Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев
Шрифт:
Через час тронулись в путь. Улыба ехала на седле у Крамаря и, вопреки своему назвищу, не улыбалась — Буса Белоголового так и не нашли.
Впрочем, назвища её Крамарь не ведал.
Повесть третья Змея в траве
Глава первая Ничего не решено
С утра вдруг зарядил мелкий, совсем осенний дождь — в воздухе почти недвижно висела мелкая водяная пыль, оседала на плаще и свите, на кояре и шеломе, на бурой шерсти коня, капала с бровей и жиденьких, недавно отпущенных усов.
Шепель отёр со лба воду и весело озрел окрестные холмы, поросшие буковыми, дубовыми и берёзовыми рощами, редкими виноградниками, свежие пожни с частыми бабками снопов. Волынь ему нравилась — богатый край. Очень богатый. Невольно подумалось даже — и чего Ростиславу не сиделось на волынском столе. Хоть и знал отлично — чего.
Город виднелся на самом окоёме — вчера вечером Шепель так и не поспел до него доскакать, заночевал в придорожной корчме. Можно было и поспеть, но вряд ли в городе отворили бы ворота за полночь, ниже и княжьему гонцу. А может, и отворили бы. Шепель предпочёл не проверять, и теперь терзался — как бы не опоздать. Вовек тогда вины своей перед князем не избыть.
Ворота Владимира оказались затворены — видно, Шепель прискакал пока что рановато. Ощущая на себе взгляды молчаливой сторожи города, он подъехал вплоть — мост был опущен и несколько раз грохнул кулаком по воротному полотну. Ушиб кулак и зашипел сквозь зубы, поминая матерей воротной сторожи — окликнули бы зараньше, и не пришлось бы стучать.
— Кто там ещё? — отозвался из-за ворот лениво-сонный гулкий голос. Слишком ленивый и слишком сонный. Шепель готов был поклясться, что воротники заметили его давно и нарочно ждали, издевались. Подумалось даже вздорно — небось и ворота были отворены, да нарочно для него затянули.
— Гонец от князя.
— От какого ещё князя? — голос по-прежнему был недовольным. Кметь невольно представил воротника здоровенным обломом с необъятными плечами и столь же необъятным брюхом, большого любителя пожрать.
— От Ростислава Владимирича, от какого! — возмутился Шепель нешуточно. — Отворяй!
— Не велено, — всё так же лениво сказали из-за ворот. — Да и не время пока что. Вот скоро старшой придёт, тогда и отворим.
— Ладно, упырь тебя заешь, — взбешённо пообещал кметь. — Спросит матушка княгиня, с чего я так поздно прискакал, да не приведи Велес, опоздал, так я ничего, двенадцать упырей, скрывать не буду — как есть расскажу, что ты меня под воротами держал. Поглядим тогда, какие ворота ты после того будешь сторожить, телепень, со старшим своим вместе — не иначе, как на конюшне боярской. А то и вовсе на купецкой, ядрёна вошь!
Внутри вежи загоготали.
— Но-но, — голос за воротами несколько подобрел, хоть страху в нем не прибавилось ни на резану. — Сейчас отворим.
Чуть скрипнув, откинулась неприметная калитка в воротном полотне.
— Проезжай, — воротник и впрямь был здоров, как медведь. Он окинул гонца оценивающим взглядом и одобрительно-весело прибавил. — А здоров ты лаяться, парень. Мы аж заслушались.
Внутри воротной вежи на Шепеля, весело скалясь, таращились ещё трое, да один выглядывал сверху, с гляденя. Кметь невольно вновь подумал, что ворота затворили нарочно, как его завидели.
— А старшой?.. — невольно спросил Шепель, и воротники жизнерадостно заржали.
— А я и есть старшой, — прогудел похожий на медведя. — Грамоту-то княжью покажи.
— Вот грамота, — Шепель вытянул из поясной калиты небольшое бересто с княжьей печатью, показал краешек. — Печать-то княжью видеть доводилось?
Воротный старшой насупился, зыркнул глазами на печать.
— Проезжай… умник.
— Матушка-княгиня!
Ланка вскинулась, роняя пяльцы.
— Что?!
— Гонец, матушка-княгиня. От Ростислава Владимирича!
О господи! Так ведь и до смерти напугать можно! — подумала княгиня, держась за сердце. Испуг был неложен и оправдан. До сих пор за год почти от мужа вестей было мало — дорога далека и опасна. Только два альбо три письма с проезжими иудейскими купцами — те, как известно, в любую щель пролезут, если им хорошо заплатить. Но ни в одном из этих писем не было ничего важного, опричь слов любви.
Да, Ростислав любил её, свою несмышлёную мадьярку. А она вот ничего так и не смогла придумать для того, чтоб помочь своему храброму мужу.
Сейчас Ростислав не доверился иудеям, стало быть, гонец привёз что-то важное. Очень важное.
— Где он?!
— В гриднице ждёт.
В гридницу Ланка не вошла — вбежала, почти влетела. И тут же остановилась, подозрительно глядя на юное, осунувшееся лицо гонца.
— Ты кто такой?
— Ты — княгиня? — почти утвердительно сказал парень вставая. — Я гонец.
Он развязал калиту, вытащил чуть помятое в пути бересто и протянул Ланке.
— Возьми, матушка-княгиня.
— Отчего я тебя не знаю? — Ланка не спешила ломать печать, хоть и успела её осмотреть и поняла, что печать настоящая и ничуть не повреждена. — Я знаю всех кметей в дружине моего мужа.
— Уже нет, госпожа, — кметь чуть поклонился. — Не всех. Он принял меня к себе на Дону, когда у нас, в Звонком Ручье ночевал. Таких, как я, у Ростислава Владимирича теперь немало. Ясы, касоги, кубанские и донские русичи. Нас ещё «козарами» зовут — наши пращуры козарским хаканам служили когда-то.
Княгиня понимающе кивнула и сломала печать.
— Как хоть звать-то тебя?
— Шепелем кличут, матушка-княгиня.
Ланка чуть сжала зубы — опять языческое имя! — и опустила глаза, читая бересто.
Буквы прыгали перед глазами. Ланка с трудом прочла написанное, перечла ещё раз, вникая в смысл. Подняла глаза на гонца.
— Ты знаешь, что в письме? — голос невольно дрогнул.
— Да, матушка-княгиня.
— С чего муж советует мне бежать за Горбы?
— Там твои родственники, матушка-княгиня, у них легче укрыться, — Шепель пожал плечами. — Черниговский князь уже дважды пытался взять нас силой — не вышло. Проще всего им теперь напасть на Владимир, захватить тебя и княжичей. А из угров можно и в Тьмуторокань пробраться — по Дунаю и морем.