Даже если ты уйдешь
Шрифт:
Время проведенное в “Лесной сказке” на несколько дней заставило Эсми успокоиться и усыпило ее тревожность. Но в пятницу утром ей позвонили из клиники и сообщили, что ее анализы уже готовы и врач хотела бы с ней поговорить. Бросив всё, Эсми помчалась в больницу и уже через сорок минут сидела в кабинете маммолога.
– Пришла ваша биопсия, Эсмигюль, - ровным голосом сообщила Елена Геннадьевна.
– Так, - женщина нервно сглотнула.
– Ложная тревога, да?
– К сожалению, нет. Опухоль злокачественная. Это рак.
– Не может быть. Это ошибка. Давайте я пересдам.
Глаза ее мгновенно
– Мне очень жаль, но и онкомаркер тоже показал рак. Теперь я должна передать вас онкологу для дальнейшего лечения.
– Нет, нет, - твердила она, не слушая, и раскачивалась на стуле.
– Не может быть.
Но Эсми уже ничего не слышала, кроме гула в ушах. Она просто не верила. Не хотела верить, что это случилось с ней. Ведь она здорова. У нее ничего не болит. Она ничего не чувствует. И если бы она не попала на осмотр, то так бы и не узнала. Это случайность. Роковая случайность.
Так началась первая стадия принятия - отрицание.
Глава 27. Гнев
Эсми не помнила себя. Как вышла из клиники, как, пошатываясь, шла по тротуару к машине, как на нее смотрели прохожие. Как потом села в салон и уже не сдерживаясь, рыдала, размазывая слезы и черную тушь по лицу. А в голове набатом звучало: “Это рак”, “Лечение нужно начать незамедлительно”, “Риск развития метастаз”.
– Почему?
– сипло проговорила она, а потом прокричала.
– Ну почему? За что ты меня так наказываешь, Господи? Что я сделала не так?
Но в ответ тишина. В салоне было очень холодно и, когда она выдохнула, то легкий пар маленьким облачком вылетел изо рта. Чтобы не закоченеть, Эсми завела двигатель и включила печку. А в это время на лобовое стекло одна за другой легли узорчатые мелкие снежинки. А она смотрела на них и всхлипывала, понимая, что как раньше уже не будет. Все ее старания, все мечты, все цели будто рассыпались. И осталось только три мысли: как проживут без нее дети, родители и Он. Тот которого она только нашла и уже потеряла.
Ни в цех, ни в магазин Эсми больше не возвращалась. Она не ответила на звонок брата, написав ему, что перезвонит позже. Не взяла трубку, когда на экране высветилось имя и фото любимого. В машине у больницы она просидела час. Потом все-таки решила ехать, но куда, и зачем так и не знала. Мутная пелена застилала глаза, но она на автомате все-таки доехала до дома и припарковалась не под окнами, как обычно, а дальше, чтоб дети не увидели. Вид у нее был удручающий, поэтому достав из сумки косметичку и влажные салфетки, она сначала стерла утренний макияж и нанесла на лицо увлажняющий крем, который всегда с собой носила.
– Мамуль, ты чё такая?
– открывшая дверь Ситора изумилась, увидев мать.
– Руфик, мамке плохо. Бегом сюда.
– Мам, что случилось?
– из комнаты прибежал сын.
– Ничего не случилось, - шмыгнула носом Эсми.
– Я просто простыла.
– Это после гор, наверное, - сокрушался Руфат, помогая ей снять пуховик.
– Давай, иди в кровать. Мы тебе чай сделаем.
От их заботы и слов хотелось еще сильнее
“Как я им скажу? Что скажу?” - думала она.
Из кухни доносились голоса детей и шум. Эсми встала, вышла из спальни и держась за стену, дошла до ванной. Посмотрев на свое отражение, увидела опухшие красные глаза и испугалась. В дверь постучали.
– Да?
– спросила она через дверь.
– Мамуль, твой чай готов, - сказала дочь.
– Я подойду на кухню.
– Оки, мы тебе там накроем.
Через пять минут она все-таки дошла до кухни, села за стол и наблюдала за тем, как суетятся дети. Горячий чай ароматно дымился на столе, печенье и конфеты лежали в ваз, а она смотрела, как они толкаются у мойки, как Ситора брызнула мокрыми пальцами в лицо Руфата, а он назвал ее сумасшедшей. Наблюдая за ними, Эсми вспоминала прошлое. Все плохое в этот момент забылось, осталось только светлое, где она еще совсем молоденькая смотрит на спящих младенцев и застывает с блаженной улыбкой на губах. Их первые шаги, слова, поцелуи - всё это досталось только ей. Увидела, будто это было вчера, как повела их в первый класс. Дедушка держал за руку Руфата, бабушка - Ситору. Назима взяли как носильщика, и он ковылял сзади с двумя букетами для учительницы. А Эсми шла впереди и всех снимала на телефон. Ее самые близкие. Что они будут делать без нее? И как им сказать, что может быть ее скоро не станет? Она боялась смерти. Она так хотела жить.
– Мам, поужинаешь?
– дочка подошла к холодильнику и уже собиралась его открыть.
– Напомни, что я готовила?
– сощурившись, переспросила Эсми.
– Мясо с картошкой.
– Нет, не буду. Только чай.
– Ма, а у тебя не температура случайно?
– разволновался сын и подошел к ней.
– Нет, не думаю.
Руфат коснулся ладони ее лба и ахнул:
– Ма, ты горишь! Иди быстро ложись. Ситора, градусник неси.
– Бегу-бегу.
– Ма, обопрись на меня, я доведу тебя до кровати.
– Но я не допила чай, - посетовала Эсми.
– Я принесу тебе в комнату.
Перечить она не стала, поняв, что температура - реакция организма на сильнейший стресс. Дочь убрала с кровати покрывало, сын уложил и укрыл одеялом. Электронный градусник показал 38.5 и дети побежали за водой и парацетамолом. Эсмигюль в этот момент снова хотелось разрыдаться от того, на что Аллах вновь обрек ее с детьми. Их жизнь - постоянная борьба и скоро она станет для них обузой, больной матерью, которая даже встать с кровати не сможет. Так она думала.
Выпив таблетку, Эсми накрылась одеялом с головой и попыталась уснуть. На тумбочке зазвонил телефон и на этот раз она все-таки решилась ответь.
– Да, - сипло произнесла она.
– Эсми, почему ты не берешь трубку? Я полдня не могу до тебя дозвониться!
– сердился Муслим.
– Я…я простыла. Температурю.
– Я приеду. Осмотрю тебя. Почему ты раньше не сказала?
– Нет, не приезжай, - поджав губу, ответила Эсми и протерла слезящиеся глаза.
– Я выпила парацетамол и сейчас усну.