Даже если ты уйдешь
Шрифт:
– Какой же ты упрямый, - она не кричала, а говорила очень спокойно. Просто сил кричать не было.
– Я прошу тебя уйти, ты не возвращаешься, я прошу тебя оставить меня, но ты все еще здесь.
Он не выдержал, схватил ее за плечи, повернул к себе и прямо в глаза посмотрел. Видел в них любовь, боль, сожаление. Она любила, он верил. Но не понимал, что она творит.
– У нас всё было хорошо еще вчера. Почему сегодня ты хочешь расстаться? Из-за мамы? Я с ней поговорю. Я никому не позволю даже косо посмотреть на тебя.
– Ты можешь уйти?
–
– Просто оставь меня. Я хочу побыть одна. Я никого не хочу видеть. Ни тебя, никого. Мне никто не нужен. Я жила без тебя прекрасно и дальше проживу столько, сколько смогу. Ты слышишь меня?
Теперь она смотрела на него враждебно, как волчица, готовая наброситься и растерзать в клочья. Он понял, что она не всё договаривает и нашел этому единственное объяснение: мама сказала ей что-то еще, о чем она умалчивает. Муслим осознал только сейчас, что слишком сильно вцепился в нее. Он отпустил и она снова закрылась. Тогда мужчина встал, протянул ей руку, чтобы помочь подняться, но Эсми никак не отреагировала.
– Сейчас я уйду, - прозвучало жестко.
– Но вернусь. И мы нормально поговорим.
Не получив ответа, он развернулся и пошел в прихожую. Только, когда Эсми убедилась, что дверь за ним захлопнулась, она рухнула на холодный ламинат и свернувшись калачиком, заплакала.
А саундтрек этой грустный главы песня “Там нет меня” в исполнении Севары. Без слез, конечно, слушать невозможно.
Глава 30. Даже если ты уйдешь
Я к тебе приду на помощь, только позови Просто позови, тихо позови Пусть с тобой всё время будет Свет моей любви, зов моей любви, боль моей любви Только ты останься прежней, трепетно живи Солнечно живи, радостно живи Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи Счастливо живи всегда
Роберт Рождественский
Выплакала всё, что смогла, всё, что сидела в ней с момента оглашения приговора. Именно так ощущался ее диагноз. Приговор. И она еще до конца не знала, что ее ждет, потому что к онкологу записалась на понедельник. Когда слезы высохли, глаза начали слипаться - так бывает после сильного стресса, когда шторм стихает, а тебя укачивает на волнах собственных эмоций. И когда дрожащие веки почти сомкнулись и расслабились, она услышала вдалеке родной голос:
– Цветочек! У тебя дверь открыта? Цветочек? Вас что ограбили? Цветочек! Тебе плохо? Очнись! Очнись!
Эсми уже забыла, что утром звонила Кимская, и она сказала, что заболела. Зная Вику, она могла бы предположить, что та примчится ее лечить.
– Я жива, - простонала Эсмигюль, все еще лежа на полу.
– Слава Богу, - выдохнула Вика.
– Но может ненадолго, – безразлично усмехнулась Эсми. Проскочив стадию торга, она дошла до депрессии.
– Ты что говоришь такое, дурочка?
–
И только когда Вика помогла подруге перелечь на кровать, она призналась ей во всём - с самого начала до самого конца. Потому что только ей могла рассказать, что у нее творится на душе.
***
А в это время в доме Мамедовых было неспокойно. В столовой за большим столом, предназначенным для еженедельник встреч с детьми и внуками, сидели трое: Магомед, Мехрибан и Муслим. Отец в молодости был вылитый Муслим, а сейчас поседел, располнел, расслабился. Мать же слыла первой красавицей семьи, и в пятнадцать ее засватали за Магомеда. Она всегда чтила традиции и считала, что сохранение генофонда вдали от исторической родины - дело чести любой семьи. Поэтому всех детей пристроила удачно. Всех, кроме младшего.
– Посадил мать в такси к незнакомому мужчине, а сам вернулся к своей…этой!
– восклицала Мехрибан, пока Муслим сидела напротив нее, прикрыв рот кулаком. Локти упирались в стол, вены на руках вздулись от напряжения.
– Никакого уважения ни ко мне, ни к людям, с которыми мы договорились.
– Повторяю, - процедил Муслим, - если вы с кем-то о чем-то договорились, это исключительно ваши проблемы. Я просил этого не делать. Сказал, что не женюсь на девушке, не буду портить жизнь ни ей, ни себе. Я вам честно сказал, что люблю другую.
– Да твоя другая, знаешь, как со мной разговаривала? Ни чашки чая не предложила, скалилась, под конец швырнула мне шубу и выгнала.
– Это правда?
– грозно спросил отец.
– Нет, - отрезал Муслим.
– Откуда ты знаешь? Тебя там даже не было.
– Я знаю свою Эсми. Мне этого достаточно.
– Нет, ты посмотри на него! Всё ему не так, всё время хочет нам что-то доказать. Брат женат, сестра замужем. Живут же, горя не знают. А ты даже родителей не спросив, развелся. На нас с отцом потом все так смотрели, будто ты гулящий, а это она потом замуж быстро выскочила и года не прошло!
– Только не надо опять приплетать Севиль. Я сделал так, как лучше для нас обоих.
– Для кого лучше? Для внучки, которая живет теперь с отчимом? Чужим мужчиной! Ты лопух, Муслим! Ты дурак!
– в голосе Мехрибан появились истеричные нотки.
– Я для тебя стараюсь, чтобы ты один не был, чтобы дети твои были наши, - приложила руку к груди.
– Хорошую девушку тебе нашла, чистую, нетронутую. А ты связался не пойми с кем! Разведенка с двумя детьми! И до тебя небось шлялась с другими мужиками.
Резкий удар по столу заставил ее подпрыгнуть. Муслим посмотрел на отца, который, собственно, и остановил жену. Магомед, насупившись, перевел взгляд с притихшей жены, на сына и промолвил только одно:
– Говори.
– Я люблю и уважаю вас. Но я никогда не позволю оскорблять женщину, которую люблю, - ответил он уверенно.
– Я женюсь на ней с вашим благословением или без него. Если надо, усыновлю ее детей. И дочь свою сватать не дам. Даже не думайте.
– Всё сказал?
– пробасил Мамедов-старший.