Дебют. Как НЕ стать писателем

Тонкая дверь. Ее можно выбить ногой или просто толкнуть плечом. За дверью крохотный коридор, на одного человека. Здесь он сможет снять одежду и повесить на вешалку. И затем, освободив место другому, отправиться в крохотный туалет или на кухоньку, или в комнату: узкую, продолговатую, приплюснутую, словно ее стены намеренно сдвинуты, как в том эпизоде «Звездных войн», когда главных героев хотят перемолоть в мусороприемнике.

Мне двадцать восемь. Это моя первая московская квартира. Съемная, конечно. Пару часов назад, когда подъехал грузовичок с вещами возлюбленной, даже показалось, что все не влезет.

Из роскоши – поломанная раздвижная кровать, тумба на трех ножках, никудышный старый телевизор, от которого нельзя, по наказу хозяйки, избавиться и который совсем некуда деть. Одну из стен закрывает покосившаяся мебельная «стенка», сами стены тоже кажутся покосившимися, неровными, кривыми. Геометрия квартиры создает впечатление, как будто все окружающее тебя находится под каким-то углом, и только когда выходишь на кухню, ощущение пропадает: вот стул, вот стол, вот самодельная табуретка, накрытая полотенцем, вот газовая плита, вот цветы на столе. Все четко, все ровно – это слово меня сейчас радует: ведь другого, которое бы столь точно выражало все, о чем я мечтал, не находится.

Но зато это не комната, а самая настоящая, пусть и несуразная, квартира. В нормальном районе, Останкино. И в ней даже есть балкон, на который я пытаюсь выйти, но это никак не получается, балкон занят странным предметом – древним проржавевшим двигателем. Его, конечно, можно вынести, но вспоминаю слова хозяйки: для этого потребуется восемь человек. Сколько-то лет назад именно ввосьмером его сюда и затащили. Прямо сейчас с балкона вижу водителя грузовичка, он машет рукой: поторопись, мол, а с меня сошло уже семь потов. Лифта в доме нет, а этаж третий, и половина машины еще не разгружена. Закрываю балкон: ну что ж, моя возлюбленная, как в песне, трата-та, везет с собой кота, а уж ему балкон наверняка придется по душе.

Что все эти мелочи значат в сравнении с тем, что она уже едет? Она в пути, в поезде. Да хоть всю ночь разгружать такие машины, чтобы под утро уснуть, зная: это последний сон в одиночестве. Завтра будет другая жизнь. Завтра вообще Новый год, а это всегда новая жизнь.

Я беспокоюсь только об одном: она еще не видела квартиру. Вдруг развернется и сразу уедет обратно?

Теперь я вспоминаю. Все то, что было когда-то. До того, как я смог стать счастливым. Вернее, не так: вспоминаю, как я становился счастлив. Вспоминаю годы, минуты, дни.

«Все будет просто волшебно…» – поет в наушниках группа «Смысловые галлюцинации». Угасающее прошлое сигнализирует, что я стал слушать неправильную музыку. Ну да, когда-то я был другим, но от того меня ничего не осталось: я слишком долго изживал того себя, чтобы прислушиваться теперь к сигналам поверженного. Я и подумать не могу, что разгромленный противник когда-нибудь найдет силы и решится на отчаянный и сокрушительный удар.

Мне нравится солист «Галлюцинаций» – простой человек, по крайней мере, хочет таким выглядеть. Он поет о простых людях словами простых людей. Не в смысле бедных или маленьких, нет, обыкновенных. Наверное, эти самые люди тоже думают

Но звонит возлюбленная, и я выключаю песню, восклицаю:

– Юнна!

Такое у нее имя, переводится как единственная. Мы еще не живем вместе, но уже знаю: это случится. С некоторых пор мы пара. Я добиваюсь ее расположения третий год; мы встречались в Петрограде, встречались в Москве, когда она была здесь по делам или проездом, мы все это время переписывались. Мы сливались друг с другом посредством слов. Кого-то в древней песне связала музыка, нас привязали друг к другу слова.

Иду, говорю с нею по телефону. Она рассказывает, как прошел день на работе, какая погода в Петрограде. Я говорю о московской погоде и о своем дне. Мы шутя вспоминаем: важней всего погода в доме. Но у нас пока нет дома. Она снимает в Петрограде, а я здесь. Моя дорога пролегает через парк, до дома в Раменках, где я живу в комнатушке, остается совсем немного: дорога спускается, искривляясь, и затем так же резко поднимается. Фонари гаснут за спиной, когда прохожу мимо них – один, за ним другой, третий. Я вижу в этом знак, говорю Юнне. Но она смеется, говорит, это просто современные фонари. И точно, вспоминаю: это новый мэр Москвы занялся благоустройством. А еще ведь работаю в отраслевом журнале, который не раз об этом писал.

Я уже сказал хозяевам квартиры, что намереваюсь съезжать. Мне предстоит найти жилье для нас и нового квартиранта в комнату. Такой вот бесконечный круговорот в столице: приезжают, селятся в углы, из углов съезжают в комнаты, из комнат – в квартиры, а в их освободившиеся углы и комнаты въезжают другие. Я тоже снимал углы, было всякое. Теперь у меня своеобразный дебют: вместо привычного «сдам угол» я нервно листаю страницу квартиры. К удивлению, однушку снять сложнее, чем комнату. Здесь принцип такой: кто позвонит первым, того и хата. Можешь проехать полгорода, потратить день на дорогу, и все для того, чтобы у входа в подъезд услышать по телефону: «Все, сдали уже». Даже извините не говорят.

Но на этот раз мой внутренний солист «Галлюцинаций» подсказывает: все будет просто волшебно. Следуя привычке, заворачиваю в магазин, беру стейк из говядины и свинины, литровую бутылку пива, йогурты, картофель. Тем временем совсем темнеет, и я возвращаюсь неспешным шагом, наслаждаясь остывающей Москвой.

Мне нравятся поезда, которые приезжают утром. Шесть утра, и я открываю глаза в Петрограде. Открывается метро, и ты спокойно едешь на раннем поезде, а метро здесь медленное, спокойное. Не давая глазам закрыться, осматриваешь знакомые станции. Петроград не вызывает во мне эмоций, я не чувствую его. Поэтому, наверное, полжизни, а то и больше прожил в других городах. Выхожу на «Площади Мужества» и сразу отправляюсь есть шаверму. Подкрепившись, отправлюсь к Юнне, она живет здесь недалеко.

Я первый посетитель. Мне наливают чай, и я долго сижу у окна. Юнна сладко спит, повернувшись носом к шкафу; у нее странный шкаф стоит посреди комнаты, и кровать прислонена к нему. Пожелал ей вчера сладких снов, я их всегда желаю. Она любит бабочек и летает во сне будто бабочка. А я люблю ее. Об этом так приятно думать, прихлебывая утренний чай. За окном ползут сонные трамваи, красно-белые как «Спартак».

В соседних «Цветах» покупаю цветы и вазу, тоже с бабочками, Юнне должна понравиться. Букет длинный и узкий, с сиреневыми цветами; выясняю, что это за цветы, но сразу же забываю. Иду мимо старого кинотеатра, пятиэтажных домов, вдыхаю утренний воздух. Вспоминаю, как однажды, пару лет назад, шел здесь же, провожая ее домой, но не один, а в компании пьяного грузчика из магазина, в котором мы и познакомились. Там было много нормальных парней, но тот тип мне не нравился, он был агрессивен и глуп. Юнна позвала его, стесняясь остаться со мной вдвоем, впрочем, потом он исчез. Мы шли, и я смеялся, рассказывая что-то Юнне, и тут он прервал меня: