Дебют. Как НЕ стать писателем
Шрифт:
Через пару минут корзину окутает белая пелена, запахнет сыростью и влагой, а затем мы увидим внизу облака под нами. Мы попадем в чистый свет, в небо. И наша любовь навсегда будет озарена. Мы летим здесь и сейчас, в эту минуту, в этот отрезок мгновенных жизней, прикоснуться любовью к вечности. Мы летим сохранить лучшее, что есть в нас. Пилот достает игристое, небольшой бонус к полету:
– Пора отметить ваш воздушный дебют!
Эти слова растворяются в облаках и становится тихо. Так, наверное, и должно быть в раю.
Позавчера к нам приезжали родители Юнны. Мать вынесла строгий вердикт:
– Живете вы бедно. Но ничего, дело наживное.
Была у нас и ее сестра, деловая женщина. Посмотрела,
^
КРАСИВЫЙ ДЕНЬ
– Мир мой, сердце мое, родной, – называет меня Юнна. Я отдыхаю с нею душой, отдыхаю от всей той дряни, которой захлебывался в институте, в юности. Когда сидел в дешевых кабаках и курил друг за дружкой вонючие крепкие сигареты, плевал погаными суждениями о жизни, которые даже не претендовали на то, чтобы стать откровением. Меня мало кто видел трезвым, но я таковым бывал. Просто в те моменты никогда не встречался с людьми. Я читал книги. От мысли, что с людьми можно общаться трезвым, меня бросало в дрожь. По совокупности этих причин я называл себя люмпен-интеллигент. Это определение меня устраивало; вопрос, что будет дальше, заботил мало: моей религией надолго стала вера в собственное несчастье. Но, даже засыпая в засранном подъезде или незнакомой квартире, или подыхая с утра от двухмесячного похмелья, или рассуждая в углу забегаловки о Сиоране, постмодернизме и русской литературе, я ни на минуту не терял убежденности, что когда-нибудь это кончится. Что все это не просто так, а вместо чего-то другого, чего у меня пока нет, для чего не пришло время.
Я ходил в потрепанном драповом пальто на пару размеров больше, которое купил в секонд-хенде, красном шарфе и берете, с неизменной бутылкой вина в глубоком внутреннем кармане. Был смешной случай: желая переспать с санитаркой, я полчаса с жаром рассказывал, что думаю о Солженицыне. Бедная девушка не знала, что сказать. Все это время мы пили, и когда ключевой момент встречи стал близок, всем уже захотелось спать. Вскоре я начал думать, что так же может случиться и со всей жизнью. Перемены не наступали, а время утекало тоненькой струйкой жизненных соков, энергии: бухать с каждым годом становилось труднее, а обсуждать бесперспективность бытия скучнее и противнее. Я понял, что жизнь никогда не изменится, что ей все равно, погибну ли я или добьюсь победы. Но в чем я мог достичь победы, кроме пьянства и литературной болтовни, в тогдашние двадцать шесть я даже не мог представить. Но с каждой пьянкой, с каждой новой встречей, с каждым тревожным, дрожащим всем телом утром я понимал: есть единственный способ спастись – душить в себе Сиорана, постмодернизм и русскую литературу. И свое мнение о Солженицыне душить.
Юнна не знает Сиорана. Она не понимает ничего в постмодернизме и литературе, и с каждой нашей прогулкой, с каждым вечером в открытом ресторанчике или домашним ужином я наслаждаюсь тем, что это так, а не иначе. Нет ничего прекраснее прогулок в парке, красивее Путяевских прудов или Дворцового, где мы стоим и кормим уток, а на часах всего лишь полвосьмого, работа уже закончена, и больше не нужно ничего ни писать, ни читать.
Впереди у нас Крым. Как и у всей огромной страны; но ни стране, ни нам это пока не известно. Юнна еще не была там, но я знаю: он будет наш. Не влюбиться в Крым невозможно, как и не быть счастливым в Крыму. Я вырос там, я знаю. Нашел охапку подработок к отпуску: где написать про дизайн, в котором ничего не смыслю, где разместить предложение о недвижимости, которую мне не приобрести, где написать о далеком городе, в котором не побывать; я настоящий «креативный класс». Мне иногда не по себе от этой мысли, но не это ли то, чего я когда-то хотел? Сегодня день моего рождения,
Мы едем в Измайлово, кататься на колесе обозрения и есть шашлык.
– С днем рождения, Гошечка мой!
Сегодня все самое вкусное: и салат, и мясо, и свежее темное пиво. Легкий, красивый день. А вечером Юнна скажет:
– Я хочу, чтобы ты был отцом моего ребенка. Мне кажется, нам пора.
^
ГОРИЗОНТ
Снова Петроград. Но это уже не тот город; не мой и не наш с Юнной. Это место, где живут родственники и оставшиеся друзья. Я не приезжал к ним год, когда-то это нужно было сделать. В моем плейере Юнна. Перед отъездом она записала мне песню:
Может там, за седьмым переваломВспыхнет свежий, как ветра глоток,Самый сказочный и небывалый,Самый волшебный цветок!С тех пор, как она в Москве, жизнь покатилась счастливым колесом и вроде не планирует остановиться. Ее вполне можно назвать нормальной. Теперь я редактор в новом сетевом СМИ, развиваю регионы, ищу и обучаю людей, вникаю в повестку дня. Среди этих городов есть те, в которых когда-то жил, читал, пьянствовал и умирал от тоски. Но после Москвы мне уже никуда не хочется. У меня есть планы по работе, мечты о профессиональном росте. Я изучаю опыт тех, кто добился высот в журналистике, читаю авторские книги, изучаю методички, сайты.
Хожу в тот же храм, но уже ни о чем не прошу, просто говорю спасибо. Бог помог мне в главном: я стал простым, обычным человеком. Дальше сам. Я смог оценить, какое это счастье, жить нормальной жизнью. До дрожи в руках, слез в глазах, боли в самых глубинах сердца.
Я добился главного в жизни – любви. Добился тем, чем умел: перепиской, словом. И редкими, но драгоценными встречами. Она приехала, поверила, она помнила все эти мои слова. Теперь мне нельзя обмануть ее, разочаровать. Я просто не имею права.
В светлой кафешке рядом с новой станцией метро сидят мои друзья. Люблю людей из прошлого; благодаря этой любви они парадоксальным образом никогда не уходят в него навсегда. Все они со мною: были, есть и будут, даже если я больше не встречаю кого-то из них.
– А еще мы планируем свадьбу, – говорю тихим голосом, как бы не веря себе. – Правда, кредит даже взял. Без него не разгуляешься. С зарплаты отдам, дело того стоит.
Показываю фотки с нового телефона: вот мы с Юнной в Парке Пешкова, вот летим на воздушном шаре, а вот мы в Крыму, откуда только вернулись. Впечатлений полно, но всего не расскажешь!
– Мне кажется, Гош, ты впервые счастлив.
Не отрицаю, улыбаюсь. Снова выпиваем. Но проходит всего несколько минут, и просыпается дьявол.
– А еще я писать начал, – ставлю на стол стакан. – Вы же помните, как мечтал.
И на спокойном горизонте будущего вдруг сверкает молния. Короткая, предупредительная: где-то впереди портится погода. И невидимый демон хохочет в мое довольное, добродушное от пива, располневшее лицо. Но я не слышу его хохот.
Я слышу только себя.
СУМЕРЕЧНАЯ СТОРОНА
«Соснора показал на дачный дом.
– Здесь живет писатель N, – он назвал известного советского прозаика и уважительно добавил: – Он каждое утро садится за стол и пишет.
– Так ведь он – плохой писатель, – легкомысленно сказал я.
Соснора ответил:
– А какая разница. Писать плохо так же трудно, как писать хорошо».
– >
ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ