Дедушка русской авиации
Шрифт:
…Полторацкий в новом элегантно ушитой ярко-зелено-блестящей форме (так называемой «стекляшке») и сдвинутой набок пилотке бодро шагал по объездной дороге по направлению к лазарету. Дабы не засекли, Гоша сделал большой крюк, обогнув поселок справа. Под ногами хрустел песок (после схода снега Кирк-Ярве оказался сплошь песчаным, прямо Каракумы какие-то). По обе стороны дороги голубели лужицы, лужи, озерки и озера — водоемов разного размера здесь были тысячи.
Наташа, как и всегда, приходу Игоря обрадовалась, но в объятия не бросилась.
— Посиди, я сейчас. — Наташа кивнула Полторацкому на диванчик и углубилась в свои записи.
Холодноватый прием! Впрочем,
Последняя встреча
Наташа закончила писанину, аккуратно сложила бумаги в ящик стола и присела рядом с Игорем.
— Мне нужно сказать тебе одну очень важную вещь.
— Слушаю тебя.
— Видишь ли, Игорь, это …последняя наша с тобой встреча.
— То есть?
— Послезавтра я уезжаю. Завтра беру расчет, оформляю документы, а послезавтра уезжаю. Вещи уже практически собраны.
— Куда ты уезжаешь? Зачем? На сколько?
— Я уезжаю в свой родной город. Помнишь, я тебе рассказывала? Немировскому дали перевод — он будет работать в госпитале при Военно-медицинской академии, которую когда-то заканчивал. Представляешь, какая удача! Нам страшно повезло! Жизнь возвращается на круги своя! Я написала Гуревичу — он меня, оказывается, помнит, и с ходу пригласил работать на кафедру! Он уже, правда, не заведующий, а профессор-консультант, но его слово на кафедре по-прежнему решает все. И еще Гуревич написал мне в ответном письме, что если я буду старательной девочкой (это он по старой памяти называет меня девочкой), то через два года под его руководством смогу защититься! Я буду кандидатом наук! Представляешь себе, как все здорово складывается! Ну почему ты молчишь? Ответь!
— А что я должен тебе ответить?
— Я не знаю, но только не молчи! И не хмурься! И не злись!
— Я, по-видимому, должен смеяться от счастья?
— Игорь, ну зачем ты так? Это последний, единственный мой шанс начать новую, настоящую жизнь! Это просто чудо, что так все получается! Может быть, это все из-за того, что я повстречала тебя, полюбила тебя! Может, это награда свыше за мою любовь! Ведь такое бывает только раз в жизни! Для жены средненького офицера это все! Пойми, я должна ехать! Это мой долг перед всеми — перед собой, перед мужем, перед сыном! Перед моими родителями, наконец! Они у меня уже пожилые люди, живут там совершенно одни, а папа — инвалид войны, часто болеет. Мама, молодец, держится, но ей все равно нужна помощь.
— Мама, папа, муж, сын, воссоединение семьи… Да, вот уж действительно счастье привалило.
— Не иронизируй, это все очень важные вещи.
— Я знаю. Все предельно ясно, Наталья. Тебе хорошо — значит, и мне хорошо. Я рад, что тебе крупно повезло. Разрешите идти?
— Нет, не разрешаю! Игорь, пойми — я не могу поступить иначе!
— Понимаю. Не можешь поступить иначе.
У Полторацкого вдруг сильно заболела голова. Наташа крепко сжала Игоря своими неожиданно сильными руками, стала целовать в лоб. Игорь захотел разорвать объятия, но не смог, не было сил. Боль в голове уменьшалась, таяла, уходила куда-то в глубину,
— Да, я полюбила тебя, полюбила по-настоящему, сразу и навсегда! Но почему я должна отказываться от реальной жизненной перспективы?
— Я согласен — не надо отказываться от перспективы.
— Ты эгоист, думаешь только о себе! А ведь мне сейчас тоже тяжело! Мне мучительно тяжело с тобой расставаться!
— Значит, нам тяжело обоим. Впрочем, никто и не обещал нам легкой жизни.
Игорь встал. Он немного пришел в себя. Пора идти.
— Игорь, не уходи! Нам надо все сказать друг другу, до конца! Иначе нельзя! Сядь, не уходи!
Игорь послушно сел, тупо уставился в точку на противоположной стене, где в центре обойного узора торчал какой-то одинокий гвоздик.
— Игорь, не молчи, говори!
— А чего говорить? Все уже сказано. Я, дурак, хотел, чтобы мы после моего дембеля уехали отсюда в цивильное место, поженились, и ты бы родила ребенка. Сына. Впрочем, на дочь я тоже согласен. А ты уезжаешь.
— Игорь, ну о чем ты говоришь? Ты хотел жениться на мне? Ты, которому любая нормальная женщина просто обязана кинуться на шею! Да ты просто одичал здесь! Смахни пелену с глаз, пошевели мозгами, вспомни гражданку! Ты должен взять в жены красавицу, умницу, принцессу, кинозвезду!
— Спасибо за предложение. Ну, в общем, ты делаешь правильный выбор. Поезжай на свою историческую родину, живи и радуйся.
— Игорь, если ты сейчас скажешь, чтобы я осталась, я останусь.
— Нет, не скажу. Если ты останешься, то потом будешь всю жизнь ругать меня самыми последними словами. Мне это надо? Не надо. Ты знаешь, я сейчас понял — я даже хочу, чтобы ты уехала. Потому что я желаю тебе счастья.
— А как же ты здесь без меня?
— Ничего, проживу как-нибудь. За меня не беспокойся. И не надо долгих разговоров, прощальных поцелуев и клятв. Я просто скажу тебе: «До свиданья, Наташенька, дорогая и любимая! Пусть у тебя все будет хорошо — всегда и во всем! Счастья тебе!». Вот, сказал. А сейчас я просто уйду. Я пошел?
— Да, иди.
— Иду. Прощай!
Полторацкий вышел из лазарета. Идти было трудно — ноги вязли в песке, глаза застилали слёзы.
Наташа продолжала сидеть на диване. Вдруг она встрепенулась, выбежала на крыльцо. Было три часа ночи — самое темное время суток зрелой заполярной весны. Спящий поселок окутывала неплотная серая дымка. Присмотревшись, Наташа увидела расплывчатый Игорин силуэт. Наташа хотела крикнуть, но не смогла — горло перехватило спазмом. Силуэт удалялся, терял очертания. Наташа до боли в глазах вглядывалась в маленькое темное пятнышко. Затем пятнышко начало сливаться с фоном, стало почти невидимым, а потом полностью растворилось в грязно-серой дымке.
У Наташи подкосились ноги, она села на ступеньку крыльца и глухо застонала. Стон превратился в сдавленный крик, крик — в клокочущие, надсадные рыдания. Наташа уронила голову на колени. Плач душил ее, она захлебывалась в слезах и судорожно глотала воздух. Потом плач прекратился, перешел в противную мучительную икоту, от которой Наташа стала задыхаться. Потом прошла и икота. Теперь можно было встать, уйти с крыльца, выпить снотворное, заснуть тяжелым сном. Но у Наташи не было ни сил, ни желания куда-то идти и что-то делать. Поэтому она еще очень долго, согнувшись и поджав под себя озябшие ноги, сидела на крыльце, терла лицо, тихо стонала и повторяла одну и ту же фразу: «Будь все проклято!».