Дефицит
Шрифт:
— Я понимаю, Алла, понимаю. — Он взял ее руку, чтобы успокоить ее, но она мягко высвободилась.
— Еще заплачу… — Поднялась. — Я зайду потом. — И ушла.
Остро кольнуло его чувство сострадания к ней и еще своей вины — не вспомнил сразу, забыл ее. Не пришел тогда снова и снова в 116-ю комнату на третьем этаже. Да и сейчас, здесь, был так мало внимателен к ней… А если представить, что не было этих двадцати с лишним лет, и что они здесь впервые встретились, и вся их жизнь впереди и только впереди, только в будущем, без прошлого?..
Малиновую свою папку с карточками она оставила раскрытой на его тумбочке, он еще долго перебирал, разглядывал
Вчера она приходила к Малышеву сюда.
За две недели у него побывали поголовно все из его отделения — и врачи, и сестры, и санитарки, заходили кое-кто из других отделений, одна только Кереева не зашла, главный врач, ей по протоколу не положено. Она четко знает, к кому надо идти, а кому достаточно позвонить, календарь на ее столе испещрен заданиями, кого и когда поздравить, к кому зайти, да и без календаря она держит в памяти на удивление много всякой отношенческой чепухи — кто где раньше работал и с кем, чьим покровительством пользуется, кто чей родственник и в каком колене, кого можно и нужно критиковать по любому поводу и без повода, а кого даже и за промахи лучше не трогать. Кереева звонила, справлялась, как у Малышева здоровье, но не пришла и бог с ней, он и не ждал ее, — а вот заметил-отметил и дуется, как индюк. А сам бы ты пошел, если бы, к примеру, слегла Данилова? Закисает он тут, ржавеет, всякую чушь мусолит. К Даниловой он бы не пошел, но — до вчерашнего дня. А вот она взяла да и пришла к нему, жена ответственного работника, оскорбленная, к тому же, Малышевым публично, можно сказать, но пришла, и он даже не сразу узнал ее от неожиданности. Она вполне могла бы явиться вместе с другими, слиться с массой, так сказать, отбыть повинность, если уж так принято, — нет, пришла особняком, элегантная, стройная, в летнем платье, легкая такая, молодая, он и не предполагал, что такая ничего себе женщина работает в его отделении. Принесла цветы, положила ему на тумбочку.
— Как вы себя чувствуете, Сергей Иванович? — Волнуется заметно, и оттого тон у нее ледяной.
— Спасибо, ничего. — Он тоже слегка напряжен, но старается быть приветливым.
— Вид у вас вполне здоровый, скоро на выписку?
— Да, на днях уже…
Обычные вопросы, обычные ответы, но главреж сказал потом: «У вас с ней отношения, учтите, между прочим, заметно». Да, но какие? Тем не менее он обрадовался ее визиту, не тому, что она оказала ему персонально внимание, а тому, что она себя подчинила. Делу подчинила, ведь им вместе работать. Переломила гордыню, спесь.
— Можно, я поставлю цветы вон в ту банку? — она кивнула на подоконник.
— Можно-можно, — отозвался Телятников, это его посуда из-под компота.
Главреж приосанился с ее появлением, голос его стал гуще, Малышев тоже приободрился, встал, подал стул гостье, воспряли мужички, словно два петуха боевых, а она спокойно ходила возле них, постукивая каблучками, хлопотала, украшала им жизнь, взяла банку, подошла к раковине, налила воды, воткнула в нее цветы, расправила, — и все изящно, опрятно, очень как-то по-женски.
— А я к вам еще и по делу, Сергей Иванович, если можно?
— Пожалуйста, Регина Петровна. — Он любезен, приветлив, он здесь хозяин, а она гостья.
— Можно было и потом, не обязательно сейчас, но я так решила. Во-первых, навестить вас, а во-вторых, сказать, что вы правы.
Он кивнул чуть заметно и ничего не сказал. Она выждала слегка и спросила:
— Вам неинтересно, в чем вы правы, вам безразлично?
Он улыбнулся и спросил, в чем же он прав?
— Но почему вы улыбаетесь? — спросила она с недоумением. — Это достаточно серьезно. — Она насторожилась, напряглась, боясь, что он снова, как тогда, отпустит что-нибудь ядовитое.
— Все просто, Регина Петровна, я рад, что вы пришли, вот и улыбаюсь. Красивое у вас имя, между прочим, — Королева. Гуттэ регис Дание, помните? Капли датского короля.
Это ей не понравилось — какие-то капли, опять! Малышев в своем репертуаре.
— Я решила повременить с заявлением. Вы знаете, о чем я говорю.
Прежний Малышев спросил бы с ехидцей: «Вы решили? А может быть, за вас решили?»
— Напрасно. Это я был неправ, погорячился, — сказал он сразу после ее слов, не совсем осознанно. Она смутилась, а он повторил уже осознанно: — Я поступил неверно, извините меня.
Тут вмешался Телятников:
— Прошу прощения, я совсем забыл, мне на токи Бернара. Склероз, извините великодушно. — Говорил он, играя и даже переигрывая, чтобы можно было понять и оценить, как он мило лжет, старясь оставить их наедине.
Данилова встала, отодвинула свой стул с прохода, затем, когда Телятников вышел, уже не садилась, отошла к окну на балкон и, заложив руки назад, оперлась о подоконник.
— Кажется, я опять вам не угодила, — сказала она холодно. — Вам так трудно угодить, между прочим. — Отошла подальше, чтобы легче на расстоянии перенести его колкости, на которые он всегда горазд, особенно по отношению к ней, испуганно ждала, чего он еще нагородит, — капли, видите ли, датского короля!..
А ему вспомнилась злосчастная барокамера и рассказ про случай не то в Ташкенте, не то в Чимкенте. Как она мило, с чисто женским страхом перед техникой рассказывала, увлеклась, забыла и свои прегрешения и козни Малышева, была искренна и беззащитна, а он ее — льдиной своего сарказма. Ну не зануда ли?
— Я решила повременить. Я еще слишком мало работаю на новом месте, вы правы. — Она боится его, но пришла сюда не подпевать ему, показывать свои лапки кверху. Пусть он брякнет что-нибудь снова, она вытерпит. — Я подам заявление обязательно, только потом. Через год или через два. Или я опять, по-вашему, не права?
— Вы правы, Регина Петровна, вы очень хорошо сделали, что пришли. Этим вы доказали, что я был не прав. — Он говорил с расстановкой, подбирая слова. — У вас есть силы переломить себя, и есть убеждение, что так надо для общего дела. Сам я так не всегда могу, к сожалению. Вы мне преподали урок, поверьте. Вы очень мне угодили, да и себе тоже.
— Мне даже не верится! — она нервно отрывисто рассмеялась. — Я ждала, вы будете спорить и осуждать меня снова… — Она, скрестив руки перед собой, взяла себя за плечи, очень женственно, будто замерзла после купания. — Ну а как вы себя чувствуете, Сергей Иванович, уже получше?
— Во вторник будем оперировать Леву Кима. Юноша в четвертой палате, вы его знаете, художник. Удалим легкое. Вы поможете?
Она сжалась вся, плечи приподняла, будто он ее ударил.
— Вы приглашаете меня, как специалиста по удалению обеих… обоих!.. — Она смешалась, замахала руками перед собой. — Не знаю, как правильно сказать!
— Нет, Регина Петровна, я приглашаю вас без всяких-таких намеков. — «Все-таки болен, не слежу за словами, горожу, что попало». — Будем оперировать вместе.