Дефицит
Шрифт:
— Ты должен был догадаться, что если я так настойчиво трезвоню, значит, есть на то веская причина!
— Откуда же мне знать, Мариночка? Я думал, Анюта звонит, а мне этого счастья и без телефона хватает.
— Но если я вынуждена была пустить в ход придуманную тобой глупость про отдел доставки, следовательно…
— Ты не торопишься? — перебил Борис.
— Причем здесь торопишься-не торопишься? — Вместо того, чтобы спросить, в чем дело, он снова виляет. — Я могла ожидать от кого угодно, но только не от тебя.
— Глянь сюда! — опять перебил он и показал пальцем на приборы перед собой. — Бак пустой,
Поехали на заправку, хотя Марине хотелось ему сейчас запретить все на свете.
— Как там Малышев, оклемался? — спросил Борис невозмутимо.
— Заставил весь день меня волноваться, рвать и метать!
— А что с ним опять?
— Да не с ним, а с тобой что?! Звоню-звоню, как…
— Как пономарь, — подсказал Борис.
— На тот свет легче дозвониться, чем к друзьям, которые от тебя прячутся, как собака от мух.
— Нехорошо, Мариночка, неэстетично.
Он и сегодня намерен увильнуть от разговора, а ведь прежде первым делом спрашивал, как там контингент, подбирается? Однако же, не надо подражать Анюте, у него иммунитет к бабьему визгу. Марина скрестила руки на груди и потерлась спиной о сиденье. Сказала мирно:
— Нам надо поговорить, Борис.
— Всегда готов, но сначала заправимся.
Возле заправки длиннющая очередь, неужели он будет ждать, это же до вечера?
— Потом заправлюсь, — решил Борис. — Ты, я вижу, спешишь, поехали.
— Нет, давай подождем! — Ишь ты какой, «ты, я вижу, спешишь». Никуда она не спешит, не прикидывайся.
Пристроились в хвост каравана в сизой вонючей дымке.
— Частников развелось, пора уже раскулачивать, — флегматично заметил Борис. — И все «Жигули», «Жигули». Тебе не кажется, Мариночка, что на «Жигулях» одни жулики? Добрая машина, слов нет, но стала символом жулья капитально. Раньше татуировка была «не забуду мать родную», а теперь «Жигули», тебе не кажется?
— Не кажется!
— Напрасно. Жулики и хапуги. Вон впереди рожа вылезла с бакенбардами, в вельветовом пиджаке. Наверняка официант, слесарь из автосервиса или продавец мясного отдела.
Марина пока потерпит, очередь большая, а он пусть поизрасходует свой запас уверток.
— Или помидорами торгует рубль кило, — неутомимо продолжал Борис — Нет, что ни говори, развелось, хоть хлорофосом трави.
Когда он изволит поинтересоваться, почему она звонила? Из уважения к женщине, хотя бы, из обыкновенной любезности, на которую он всегда мастак. Всегда, но не сегодня. Сегодня он намерен мотать ей нервы, как и вчера, но она потерпит, а потом выдаст ему сполна.
— Раньше как было, кто ездил на своей машине, помнишь? Знатный металлург, Герой соцтруда, профессор или народный артист, люди привилегированные. Единицы ездили. А сейчас? Откуда такие деньги?
Она только набрала воздуху, чтобы остановить поток премудростей, как он снова покатил-поехал:
— Вот, пожалуйста, из-за всякого быдла, взяточников и спекулянтов, труженики здравоохранения простоят минут сорок. На работу не опоздаем, Мариночка?
Она
— Сменить мне надо «Жигули», чтобы не сказали, что я тоже жулик. На «Москвича» или на «Волгу», как ты думаешь, Мариночка?
— На «Волге» ты будешь хапугой с размахом, — сказала она не без удовольствия.
— Размах — это хорошо, — подхватил Борис. — Без размаха только дураки живут. — Кажется, он готов был поссориться с ней.
— На «Волгах» как раз-то жулики и ездят, — немножко сбавила пыла Марина, чтобы особенно его не задорить. — Пятнадцать тысяч нельзя труженику накопить, можно только наворовать. Но не хватит ли нам про всякую ерунду, Борис? Если я тебе вчера весь день звонила-названивала, то…
— Ничего себе ерунда! — громко перебил он, как будто их кто-то подслушивает и следует говорить только о пустяках. — Мне из-за этого жулья, из-за мясников с бакенбардами, официантов, из-за сферы обслуживания житья нету. Ни бензина, ни запчастей, да они еще и гаишников развратили, теперь за каждый свисток рубль плати. О смотри! включили вторую колонку, дело быстрей пойдет.
«Дело». Дело как раз ни с места. Сейчас они подъедут, зальет он свои баки, отвезет ее в консультацию и не даст слова выговорить. Постучит ногтем по своим швейцарским часам: «Спешу, Мариночка, дымлюсь, привет семье!» — и высадит ее. А у Катерины впереди физика.
— Борис, я должна направить к тебе двух женщин.
Раньше он радовался ее предложениям, ждал их, но что скажет теперь?
— Надо вовремя уйти, Мариночка, из большого спорта, — сказал Борис — Возьми Ирину Роднину. Неоднократная чемпионка мира, трехкратная олимпийская, выступает с блеском, богиня, люкс, равных и близко нет на всей планете и даже за ее пределами, а вот взяла и ушла, почему?
— Борис, ну в конце-то концов!
— Или возьми хоккеиста, этого, как его? Морды бил канадцам, защитник наш, ну как его? — Как будто Марина только и создана отвечать на спортивные викторины. — Васильев! — воскликнул Борис и даже ладонью себя по лбу щелкнул. — «Комсомолку» читала? Уходит из большого спорта лучший защитник мирового, подчеркиваю, мирового хоккея, не то, что мы с тобой. Вовремя! Чует! Все чуют. И мы должны чувствовать.
Он увиливал, ерничал, городил чепуху, а машина продвигалась шажками, и вот уже совсем близко тяжелые стояки, похожие на крашеные холодильники со шлангами и брандспойтами, как у пожарников.
— Да выслушай ты меня в конце концов!
— Все знаю, Мариночка, лучше ты меня выслушай. Кончать надо, скажу я тебе, и притом немедленно. — Он посмотрел на нее, осадил взглядом и осудил. — Не толкай меня больше на это самое…
— Борис, как ты смеешь?!
— Да-да, на преступление.
Она ощутила в горле комок обиды, отчаяние, Сиротинина уже ждет ее со своей Настенькой, ждет-пождет и дождется ли? Что ей скажет Марина сегодня? Откладывает и откладывает, завтраками кормит, а у Настеньки живот все больше, и профессор уже начал хлопоты по ее всесоюзному розыску, не говоря уже о том, что у Катерины физика. Все рушится!