Дефицит
Шрифт:
Алика будто током дернуло — как она узнала, как догадалась?!
— Жертв не было, разговор был, следствие, анау-манау. Дали электрику два года за халатность, условно, и все. А люди не пострадали, работают, пользу приносят обществу. У нас с тобой, Алим, нет другого выхода. Надо подойти к этому делу со всей ответственностью. Собери побольше пустых бутылок в свою кладовку, зайди в приемный пункт стеклопосуды, тут недалеко, на улице Лумумбы, забери, заплати, можно с ящиками, лучше гореть будет. Только прошу тебя — со всей ответственностью! Не как заведующая прошу, как друг.
Вот какая ситуация получилась,
Ладно, делать нечего, надо идти на Лумумбу. За прилавком остался амбал племянник, встретил он, кстати говоря, Алика вполне мирно: «Привет, дарагой». Алик хотел ему с большим удовольствием в рожу плюнуть, но раздумал. Им, должно быть, стало стыдно за свое грубое обращение, они раскаиваются. Допустить можно, хотя плохо верится. Амбал молодой, но уже настолько обученный, пробы ставить негде. Первый срок отбывал он в утробе, это уж точно. Хамить умеет, а сколько будет дважды два не знает, сдачу покупателю сдавать не спешит, да оно и понятно, его учили только отнимать и делить.
Стеклопосуда оказалась закрытой, можно было съездить к центральному гастроному, но Алик плюнул и пошел к Жанне советоваться. Увидел ребятишек, живых и веселых, остановился и внимательно присмотрелся. Что их ждет впереди? Неужели у них сердечко не чует, какая у взрослых мерзопакостная жизнь? Годы детства пролетят как из пушки, не успеешь оглянуться, а тебе уже приделают козью морду вместо честного симпатичного личика. А ведь кто-то из них пойдет в торговлю. Вот эта щекастенькая, губастенькая определенно дочь продавщицы. А вон тот черноголовый, доверчивый, как кутенок, похожий на Алика, куда он пойдет? Попадет не дай бог в лапы Мусаевой, а она всем миром правит.
Тяжело стало Алику. Родится у них с Жанной ребенок, как его уберечь? Или с пеленок его так воспитывать, чтобы он никому и ничему не верил, был ко всему готовым? Сделать ему небо в клетку своими средствами. Лишить его детства. Тяжело в ученье, говорил Суворов, зато легко в бою…
Жанна увидела его, быстро подошла.
— Ты что, Алик, уже уволился?
— Нет пока, собираюсь.
— А почему не в магазине?
Алик промолчал. Они сели на детскую скамеечку, очень низкую, у Жанны обнажились колени, и Алик помрачнел еще больше — не дадут они ему девушку Жанну, отнимут.
— Почему ты хмурый, Алик, что-нибудь еще произошло?
— Бутылки нужны, пустые.
— Зачем пустые?
— Дачу строить.
Не может он ей ничего рассказать, вынужден врать, сказал, что много тары побилось, швыряем, бросаем, торопимся, а потом недостача тары, он прикрылся от Жанны этим словом — тары-бары-растабары.
— Надо достать много пустых бутылок, магазин их закупит оптом. Иначе крышка.
— Кому крышка? Ой, Алик, ты опять что-то от меня скрываешь.
Вокруг гомонили дети, беспечные и всем довольные, птичий гвалт стоял, рядом сидела Жанна, он хоть и не смотрел на нее, но видел голые коленки, руки ее и вырез на кофточке, — и такая тоска охватила Алика, что хоть плачь.
— Ну в чем дело, Алик, в чем дело?!
— Мусаева сказала, надо магазин сжечь, другого выхода нет, а потом она подпишет мне по собственному желанию. Товар реализуем, а пустые бутылки подбросим.
— Как сжечь?! Вот этот наш угловой-продуктовенький? А куда все бабки пойдут? Куда все мы будем ходить? Да я с самого детства люблю наш угловой-продуктовенький.
— Мелочи, Жанна, там через дорогу дом заканчивают, на первом этаже гастроном будет в три раза больше.
— Алик, они тебя посадят! Давай уедем к моему папе на БАМ. Я уже все обдумала.
— Бесполезно, Жанна, дадут всесоюзный розыск. Мусаева и в торге авторитет, и в прокуратуре у нее все свои.
— Ты такой доверчивый, как мои дети! — возмутилась она. — Я звонила в прокуратуру, никакой Мусаев там не работает. Мне сказали, кто-то вас шантажирует, напишите заявление и приходите к нам. Теперь ты все понял?
Алика новость не удивила, он допускал, что с прокурором у них нечисто, но все-таки напрасно она туда звонила, как бы не вышло еще хуже. Если бы Мусаев там работал, то это его бы хоть как-то сдерживало, а если не работает, то тормозов никаких.
— Алик, давай вместе пойдем, и все, как есть, расскажем. Прокуратура поможет.
— Поможет, конечно, — согласился Алик, — но сначала они мне кишки выпустят. А я, как ты знаешь, жениться хочу.
Они везде — племянники, дяди, тети, братья Мусаевой, и везде воруют тысячами, десятками тысяч, у каждого из них уйма денег, это они устанавливают цены на дефицит, развращают людей своими деньгами, своими ценами — дачу за двадцать тысяч, «Волгу» за тридцать, краденого им не жалко, это они придумали застольный тост — было бы здоровье, а остальное мы купим. Плодожорки. Весной Алик с Вахом ездили на дачу к Мусаевой, двухэтажный домина с подвалом, с погребом и с бассейном. Разводили килограмм табака на ведро воды, добавляли мыла и опрыскивали яблони от плодожорки. Она ему представлялась толстой жирной гусеницей с огромной пастью, способной заглотить яблоко величиной с кулак, хотя на самом деле — мелкий червячок. Мелкие, но все пожирающие племянники Мусаевой ползут по телу страны с юга на север и с запада на восток, по долинам и по взгорьям, по дорогам железным и воздушным. Травить их надо, но чем? Разведи табак с мылом, они табак выловят, тебе же его продадут втридорога, а твоим мылом тебе же шею намылят.
Сначала они его обманули, втянули, что было, то было, но Алик все-таки раскумекал, что к чему, и вовремя стал честным и несгибаемым. Магазин он поджигать не будет, бутылки собирать не станет. Пускай они его убьют, но Жанна будет помнить честного человека.
— Ладно, Жанна, мы с тобой пойдем в прокуратуру, я тебе обещаю. Только не сегодня. — Алик решительно, категорически и молниеносно поднялся. — Вечером увидимся, Жанна, пока. — И пошел твердым и широким шагом в поход на Мусаеву, в контратаку на превосходящего силами врага.
Чем платить за возврат к честной жизни? Нечем. Две шестьсот на нем висят, а возмещать нечем, денег у него нет, значит, плати свободой, плати разлукой с любимой девушкой, — вот какую цену установили для него плодожорки.
Он пришел к Мусаевой, предварительно в дверь тук-тук, как положено. Она смотрела на него сочувственно, она жалела его прямо-таки как мать, но теперь-то он знал — она его отдаст под суд, отправит на самую позорную казнь, не моргнув своими желтыми, своими лживыми глазами и будет приговаривать при этом: я тебе хочу помочь, дарагой.