Дефолт, которого могло не быть
Шрифт:
Вечером того же дня меня принял бывший тогда заместителем главы администрации президента Александр Лившиц. Он передал заверение президента в том, что смена правительства ни в коем случае не означает послаблений в политике, и что ее скорее нужно рассматривать как проявление растущей решимости главы государства добиваться экономического роста и совершенствовать управление госфинансами. Лившиц подчеркнул, что некоторые политические соображения при принятии решения, конечно, присутствовали, но все-таки главной причиной стало неудовлетворительное состояние дел в финансовой области. Сбор доходов в бюджет в первом квартале не улучшился, и из-за этого, естественно, появились задолженности по зарплатам и
Лившиц отметил, что отмена взаимозачетов, конечно, усложнила задачи правительства, но даже со скидкой на это в действиях кабинета все равно сквозило какое-то безразличие: оно так ничего и не предприняло в рамках программы по прекращению доступа к трубопроводам и не провело с начала года ни одного серьезного заседания ВЧК. Складывалось впечатление, говорил он, что в правительстве никто в этом направлении не работал и брать на себя ответственность за ситуацию с налогами не хотел [161] .
Дума утвердила Кириенко в должности премьер-министра только 24 апреля, с третьего захода и после долгих препирательств. Весь апрель прошел в ожидании, и программа реформ так и оставалась на бумаге. Первая половина мая прошла в праздниках, и лишь потом было наконец сформировано новое правительство.
Задорнов остался во главе Министерства финансов, а вот его бывший заместитель Христенко стал новым первым заместителем премьер-министра по экономике и, таким образом, несколько неожиданно превратился из его подчиненного в начальника. Вскоре, однако, выяснилось, что полномочия Христенко весьма ограниченны. Задорнова подчинили непосредственно премьер-министру, и к тому же 17 июня Чубайса назначили специальным представителем президента по связям с международными финансовыми организациями. Правда, как показали последовавшие события, Чубайс на проводимую политику уже реально не влиял [162] .
Тем временем цены на нефть продолжали падать. «Новичку» Кириенко настало время принимать непростые решения. С одной стороны, крупные игроки на нефтяном рынке настойчиво требовали облегчить их налоговое бремя, а с другой стороны, имелась острая потребность в увеличении налоговых поступлений из энергетического сектора – и для удовлетворения финансовых нужд государства, и для поддержания доверия рынков. В начале апреля средняя цена нефти марки Urals опустилась ниже 13 долларов за баррель и сократилась, таким образом, с момента начала азиатского кризиса (ноябрь 1997 г.) на 40%. 8 апреля Немцов заявил, что российские производители нефти готовы в одностороннем порядке сократить дневную добычу на 61 тыс. баррелей в знак солидарности с договоренностью, достигнутой незадолго до того членами ОПЕК на встрече в Эр-Рияде – на чисто символическую величину, составлявшую примерно 1% тогдашнего уровня добычи.
В Минфине, кстати говоря, в то время шла подготовка мер, призванных обеспечить исполнение крупными нефтяными компаниями их налоговых обязательств. Идею подал тогдашний первый заместитель министра Сергей Игнатьев, и она была элегантна в своей простоте: если у нефтяной компании появлялась задолженность по налогам, она автоматически теряла доступ к находившимся в собственности государства нефтепроводам.
Игнатьев не впервые выступал с новаторскими и практичными предложениями, и точно так же не впервые его идею встретили в штыки. На этот раз – в Министерстве топлива и энергетики, в рамках которого работала комиссия, ежемесячно распределявшая экспортные квоты на прокачку нефти. Ничего удивительного в негативной реакции министерства не было. Новый министр Сергей Генералов пришел в правительство из Восточной нефтяной компании, и можно было предположить, что позиция нефтяного лобби ему покажется предпочтительнее.
К тому времени стало ясно, что
То, что должников будут лишать доступа к нефтепроводам, российские власти согласовали с Камдессю еще в феврале, и эта мера являлась одной из ключевых в экономической программе России на 1998 год. Предусматривалось, что применяться она будет на квартальной основе начиная со второго квартала. Увы, 17 марта Игнатьев вынужден был заявить, что приступить к применению нового правила с 1 апреля юридически и физически невозможно, и в качестве причины сослался на то, что в Минтопэнерго уже распределили квоты на второй квартал и законно их отменить или изменить уже нельзя.
Игнатьев предложил сместить сроки: взять за отправную точку исполнение платежей в бюджет по состоянию на 1 мая и применять отказ от доступа к нефтепроводам начиная с третьего квартала. Данные о состоянии платежей на 1 мая должны были поступить в начале июня, так что до 1 июля оставалось достаточно времени для перераспределения квот между компаниями, не имеющими задолженностей. При этом он утверждал, что реальное увеличение поступлений будет обеспечено не столько даже фактическим лишением квот, сколько уже просто самим фактом публикации соответствующего постановления [164] .
Вопрос об изыскании доходов бюджета к тому времени стоял крайне остро, тем более что все допустимые и возможные сокращения расходов правительство уже произвело. Причем оно само первым признавало, что только что подписанный Ельциным бюджет на 1998 год нереален. Даже сниженные по согласованию с МВФ целевые показатели поступлений на первый квартал не были достигнуты. Во втором квартале при отсутствии дополнительных поступлений отставание от плана должно было увеличиться еще больше. На «Весенних встречах» МВФ и Всемирного банка, состоявшихся в конце апреля в Вашингтоне, Вьюгин указал, что в отсутствии нового чистого рыночного финансирования любой недобор налогов неизбежно должен повлечь за собой немедленное дополнительное сокращение расходов.
В конфиденциальном порядке было уже подготовлено постановление, по которому при недостатке поступлений в бюджет расходы подвергались секвестру в обязательном порядке, но его подписание было в последний момент отложено из-за отставки правительства. До тех пор, пока постановление оставалось неподписанным, задолженности могли по-прежнему расти, и появлялся соблазн вернуться к практике взаимозачетов. В то же время Гайдар и другие наши собеседники предупреждали, что принимать такое постановление в тот момент, когда Кремль пытался убедить Думу утвердить кандидатуру Кириенко на должность премьер-министра, было равносильно политическому самоубийству [165] .
Сложностью политических взаимоотношений с Думой и другими группами интересов объяснялась и бурная реакция на вполне безобидное высказывание первого заместителя министра финансов Алексея Кудрина. Описывая масштаб бюджетных проблем, Кудрин сказал, что, по оценке Минфина, для достижения необходимого сокращения расходов требовалось сократить более 200 тысяч рабочих мест учителей и работников здравоохранения. В погоне за сенсацией это замечание Кудрина вырвали из контекста и исказили, раструбили о нем по всем телеканалам и тем самым подогрели оппозицию Кириенко и вообще реформаторам [166] . Вынужден был отреагировать и Ельцин, назвавший слова Кудрина «провокацией».