Дефолт, которого могло не быть
Шрифт:
На рынке признавали, что дефолт некоторых банков был неизбежен. И, что еще хуже, из-за вынужденного закрытия рублевых и валютных позиций рынок становился непривлекательным для новых инвесторов. Ввиду полного отстутствия информации об открытых краткосрочных валютных позициях банков ни ЦБ, ни МВФ не предпринимали никаких превентивных мер, помимо стандартных процедур в отношении проблемных банков с учетом недавнего опыта обанкротившегося Токобанка [188] .
Свалка на выходе
По-настоящему серьезная паника на рынке началась во вторник 11 августа. Рубль обменивался по курсу вне коридора. Рынок ГКО рушился на глазах: доходность трехлетних бумаг выросла со 124% по итогам предыдущей торговой сессией до 205%. Фондовому рынку дальше
12 августа Вьюгин распространил через информационные агентства адресованное рынкам заявление и сообщил, что Минфин аннулировал все запланированные на август аукционы по первичному размещению гособлигаций, что резерв для погашения августовских облигаций составлял 2 млрд долларов и что правительство готовило меры по улучшению положения на рынках в сентябре.
На следующий день рынок полностью захлестнули ожидания девальвации рубля. Вызвано это было тем, что Financial Times опубликовала письмо финансиста Джорджа Сороса, в котором говорилось, что финансовый кризис в России достиг «высшей стадии». Сорос призвал девальвировать рубль на 15 – 20% и затем, по аналогии с Аргентиной или Гонконгом, привязать его обменный курс к американскому доллару или к какой-либо европейской валюте. Сорос писал: «Девальвация необходима, чтобы произвести коррекцию вследствие снижения цен на нефть». Он добавил, что для поддержания рубля правительству требовался резерв в 50 млрд долларов, и призвал «Большую семерку» выделить России 15 млрд долларов в счет формирования этого валютного запаса. Сорос также заметил, что «международные финансовые институты, к сожалению, по-видимому, недооценивают всей срочности, с которой надо реагировать на сложившуюся ситуацию».
Премьер Кириенко попытался сгладить ситуацию, заявив, что правительство сумеет погасить свои долги в августе и в сентябре и что паника на рынках была вызвана не экономическими реалиями, а эмоциями. Находясь с однодневным визитом в Перми, он сказал, что никаких изменений в денежной политике и в реализации экономической программы правительства не будет. Наоборот, заявил Кириенко, чем хуже будет мировая конъюнктура, «тем более жестко и четко мы должны выполнять свою программу».
13 августа доходность одномесячных ГКО подскочила до 160%, а рейтинг РТС сразу после открытия биржи упал на 6,5% по сравнению с предыдущим днем, и торги были остановлены на 35 минут. Агентство Moody’s понизило рейтинг российского суверенного внешнего долга с В2 до САА1 (обычно рейтинг такого уровня имеют бедные африканские государства). Standard & Poor’s понизило рейтинг России с В+ до В-. ЦБ признал, что на рынке межбанковских кредитов острый недостаток ликвидности.
При неясных (по крайней мере, для МВФ) обстоятельствах Центральный банк выделил нескольким оказавшимся на грани дефолта банкам, в том числе «СБС-Агро», крупные чрезвычайные кредиты. Дубинин считал, что следовало банкротить эти банки и спасать рубль, но оказался под сильнейшим давлением и вынужден был делать все наоборот. Как только на валютный рынок хлынул поток необеспеченных рублей, судьба рубля была практически решена. ЦБ еще ввел ограничение на объем закупок валюты коммерческими банками и заявил, что это успокоит рынки и позволит ограничить давление на курс. Но москвичи уже спешно снимали свои валютные сбережения с банковских счетов, и банки вынуждены были закрывать свои обменные пункты или ограничивать выдачу долларов.
Положение на рынке ГКО и на фондовом рынке слегка улучшилось в пятницу 14 августа, когда Ельцин, выступая в Новгороде, пообещал защитить рубль и призвал Думу собраться на чрезвычайную сессию, чтобы обсудить меры по преодолению финансового кризиса. Наконец, он заявил: «Девальвации не будет. Твердо и четко: не будет».
Заместитель министра финансов США по международным вопросам Дэвид Липтон, посетивший Москву 12 – 13 августа [189] , с большим удивлением отмечал, насколько встречавшиеся с ним Задорнов и Алексашенко были склонны выдавать желаемое
Переговорив с Липтоном и со мной, Фишер решил обсудить с Одлингом-Сми, как МВФ мог бы помочь российским властям справиться с неизбежно надвигавшимся кризисом. Он связался с Чубайсом и предложил, чтобы тот вместе с Дубининым немедленно вернулся в Москву, а также, после беседы с Камдессю, дал поручение Одлинг-Сми вылететь на встречу с ними (следом отправились и еще несколько сотрудников фонда).
В пятницу позвонил Алексашенко. Он признал, что положение стало критическим. Накануне ЦБ потерял 400 млн долларов, и с утра ушло еще 500 млн долларов. Резервы составляли уже меньше 15 млрд долларов. Причем валюту скупали в основном резиденты, и налицо были все признаки панического бегства от рубля. Однако Алексашенко все еще надеялся, что с ситуацией удастся справиться без радикальных мер вроде девальвации, и сказал, что они с Вьюгиным пытались выработать возможные меры [190] .
Позднее я переговорил с Вьюгиным, и он согласился, что если их подход не даст желаемых результатов, нужно будет срочно предпринимать более жесткие альтернативные меры, например разовую девальвацию в сочетании с реструктуризацией по общему согласию задолженности по ГКО.
Было ясно, что правительству просто нечем погашать облигации, срок по которым наступал в ближайшую среду 19 августа. Июльская бюджетная задолженность все еще не была погашена, а уже появлялись новые, августовские долги. Выйти из этого положения можно было только за счет очень резких действий. Российские власти, например, начали было обсуждать монетизацию долга – масштабную рублевую эмиссию на выкуп ГКО, но тут же отказались от этой идеи, посчитав, что последствия будут худшими из всех возможных. Для проведения такой акции нужно было дать ЦБ указание вопреки закону, запрещающему ему покупку гособлигаций на первичном рынке, скупать все ГКО с наступившим сроком погашения. Результатом этого стало бы резкое увеличение предоставленного правительству кредита со стороны ЦБ. Власти отказались от такой меры, исходя из того, что главным достижением последних семи лет стали стабильный рубль и низкая инфляция. Любая крупная эмиссия с целью погашения долга тут же свела бы эти достижения на нет, и последствия были бы непредсказуемыми. Так что не оставалось ничего другого, кроме как реструктурировать краткосрочный долг и, скорее всего, девальвировать рубль (тогда оставалась надежда, что девальвация может быть незначительной).
В разгар кризиса понять друг друга и уж тем более договориться между собой о том, что следует делать и каких ждать результатов, очень трудно даже при наличии хорошо организованной, скоординированной и информированной команды. А российские власти в те дни вообще, казалось, действовали наугад, вслепую. Как я уже упоминал, ни правительство, ни ЦБ не обладали, например, практически никакой информацией о состоянии краткосрочных валютных позиций банков. Еще удивительнее то, что даже имевшимися у них данными они не делились друг с другом.
Самым загадочным для МВФ в событиях тех дней оставалось, почему ЦБ и Минфин не предприняли в июле скоординированных совместных действий для устранения разрывов в движении средств и почему не захотели обсудить возможные меры с сотрудниками фонда. Если бы все стороны были лучше информированы и, следовательно, подготовлены к надвигавшимся событиям, пакет антикризисных мер наверняка можно было бы и составить, и преподнести рынкам с гораздо большим эффектом; в любом случае влияние российского финансового кризиса за пределами страны можно было бы минимизировать. Наверное, в обстановке непрекращающейся борьбы с кризисом все уже просто слишком устали. Настолько, что внятной оценки ситуации не получалось.