Делай, что должно. Легенды не умирают
Шрифт:
В реальность заставила поверить пища. Как Яр и сказал, баранина была такая, что в первые мгновения Кречет подумал, а не полную ли ложку углей он в рот отправил.
— Ты заедай хлебом и сыром, и запивай, — подмигнул ему мальчишка, наливая из глиняного, расписного в алые маки кувшина что-то одуряюще пахнущее медом и травами. Кречет сначала выглотал полстакана, только потом говорить смог.
— Это ты дневников так начитался, или откуда познания?
— Больше из дневников, конечно. Дома готовят… ну… обычно. Вкусно, конечно, но не так. Знаешь, сколько я мечтал попробовать настоящую горскую пищу?
Яр, кстати, уплетал все с отменным
— Да уж представляю… Как думаешь, — Кречет сделала паузу, рассматривая тарелку перед собой, — меня в библиотеку Эфар-танна пустят?
— Если туда пустят меня, — раздумчиво заметил Яр, — то уж и о тебе я всяко договорюсь. Ты же со мной, как могут не пустить?
— Ну, знаешь ли! Может, я и Ворон, но чужак же. А ты тут как свой, гляжу — и просто… — Кречет помотал головой. — Горские одежды справить — тебя же от них не отличить будет.
— Когда Кэльх приехал в Эфар-танн, он тоже был чужаком. Но он был гостем, а гость для горца священен. Это в крови… Как тебе объяснить… Горы — они суровы. Оставить путника, будь он хоть трижды чужак, без крова и пищи — навлечь на себя гнев Стихий. Гостю, пришедшему с миром — лучший кусок, чтоб, отдохнув, восславил и гостеприимных хозяев, и горы. А я… кровь от крови и плоть от плоти Эфара, и не важно, что родился в Ташертисе. Там мой дом, но и здесь я свой. Я чувствую это.
— Значит — не зря, — просто кивнул Кречет.
Все не зря — и побег этот безумный Яров, и его болезнь, и их встреча. Потому что там, где крылья сами распахиваются, любому нэх место. И простому человеку тоже.
После сытной пищи — порции были такие, что Кречет наелся до отвала, что уж говорить об Аэньяре! — осоловели оба, хотелось только начисто вымыться от дорожной пыли и грязи, и завалиться спать в нормальную постель. Симпатичная горянка, то ли внучка, то ли дочка хозяина, провела их наверх, на второй этаж. Показала устроенную в конце коридора купальню, хвала Стихиям, не совсем уж старинную — не дубовые бадьи там стояли, а были разделенные стенками, выложенными яркими изразцовыми плитками, душевые кабинки. Трубы и краны, правда, оказались медные, чуть потускневшие от влаги. И такие же основательные, как внизу, скамеечки, чтоб сложить вещи. Девушка выдала им по огромному полотняному отрезу и по паре плетеных шлепанцев, и убежала по своим делам, сообщив, что их комната — пятая. Кречет еще задумался — пятая откуда? Потом сам с себя посмеялся: ну наверняка же на двери номер есть, что это он.
Думать не хотелось, вообще, поэтому, отмывшись наконец до скрипа, они молча переоделись — в сумках были относительно чистые, выстиранные в реке вещи — и поплелись в комнату, слаженно рухнув на широкую, массивную кровать. Кречет даже комнату не рассмотрел: глаза просто взяли и закрылись, сами собой.
***
Утро для обоих путешественников наступило довольно поздно: они вволю отоспались в восхитительной чистой и удобной постели, не на голой земле, так что когда поднялись, оба почти одновременно, время уже подбиралось к полудню. Следовало поесть, купить припасов и выезжать. И хорошо, что и первое, и второе можно было сделать здесь, не мечась по городу в поисках магазинов.
Благодаря этому настроение было не просто радужным — скорее, впечатлившись вчерашним, оба ждали от Эфара новых чудес. Умом понимали, что это просто такая же земля, как за горами, такие же люди… Но душа рвалась куда-то туда, к такому близкому даже сейчас, днем, небу.
— Знаешь, я понимаю, почему именно тут Аэнья родился, — тихо поделился Кречет, пока шли по улочкам, ведя в поводу Ласку и везя рядом с нею роллер. Казалось кощунством садиться на них тут.
— Почему? — Яр прищурился, поглядывая на него краем глаза и тая усмешку в уголках губ, заставляя Кречета снова и снова напоминать себе, что это не два Хранителя внезапно воплотились в одном теле, а их потомок идет рядом, такой похожий разом на обоих — и все же другой.
— А где еще? Фарат — разум. Слишком серьезен. Слишком рационален, — Кречет покачал головой.
Он читал хроники и понимал, что если даже раньше Фарат был центром науки — то сейчас он и вовсе растерял последнюю присущую старым городам магию. Люди, слишком много людей и слишком мало нэх. И, несмотря на то, что атаку искаженных нэх отбили, несмотря на Исцеление Стихий — Фарат не стал прежним. Не было Аватара, который отдал бы себя, очищая и исцеляя землю. Все делали обычные нэх и, к сожалению, они были не всесильны.
Да, легла на площади Совета изукрашенная цветными узорами толща стекла вместо купола. Кречет сам не раз бывал там, видел, как внизу смутными тенями движутся участники Совета Чести. Но вот того, каким описывал Фарат Аэнья, не осталось.
— Неаньял — город холода и интриг, прячущихся под шелковыми лентами, — продолжил он, цитируя одну из поздних сказок. — Как был, так и остался. Пустыни? Там вообще люди иначе думают, они просто иные. Солнцем высушенные до звона, водой вспоенные. Ну и как там такому родиться?
— Там рождались другие герои, — раздумчиво сказал Аэньяр. — Вспомни Таялелу Живую Воду — она родилась и выросла в Неаньяле, и в Исцелении была одним из Аватаров. А Замс Чистый Огонь? Плоть от плоти Фарата. А твои предки? А Сатор Шайхадд? Нет, Кречет, ты не совсем прав. Дело не в том, что Эфар — какой-то особенный край, вернее, не в том дело, что тогда он был чем-то особенным. Дело в том, какими стали сейчас остальные земли нашего материка. Магия словно затаилась, словно… лава под слоем остывшего камня. Мне кажется… — он покусал губу, подбирая нужные слова, — мне кажется, что, как и во времена Объединения, миру требуется какой-то толчок, чтобы проснулось то, что спит. Эфар может стать колыбелью той силы, что направит мир по новому пути, да. Потому что здесь Стихии никогда не засыпали, по крайней мере, Воздух — точно.
— А я о чем? — ни капли не обидевшись, усмехнулся Кречет. — Аэнья и был таким толчком, Яр! Я об этом и говорю: именно здесь стоит родиться тому, кто перевернет мир с ног на голову.
— Ну, — Яр беспечно улыбнулся, — надеюсь, мы с тобой станем свидетелями этого чуда. Потому что миру очень нужна встряска, пока люди не забыли, что он подарен нам Стихиями, и не следует о Них забывать.
Летний Эфар был прекрасен, как сказка. И казался обоим ташертисцам расписным стеклянным витражом: яркий, звонкий, прозрачный — и холодный. Несмотря на солнце, щедро заливавшее эту землю своим светом и жаром, несмотря на то, что люди вокруг говорили о щедром, жарком лете, оба парня отчаянно мерзли даже в куртках. Аэньяр цитировал дневники предка, которому Ташертис в первый раз казался безумно жарким и душным, и звонко смеялся: