Делла-Уэлла (Странствие королевы)
Шрифт:
Она закричала.
Это не было какое-то слово - просто отчаянный крик, который вырывается, когда внезапно видишь на краю пропасти человека.
Или - себя.
Он вскочил на ноги, и она наконец увидела его лицо - бумажно-белое лицо, и сузившиеся до щелок бесцветные глаза - глаза самого меткого стрелка.
– Ты, - процедил он сквозь зубы, - ты, приставучая рыжая тля...
Она вскинула руку, отгораживаясь от его слов, - и в тот же миг три лиловые молнии, свиваясь в ослепительный жгут, слетели с трехгранных лезвий и заполнили весь корабль беззвучной мертвенной вспышкой. Может быть, был гром. Она не слышала. Она вообще больше ничего не слышала. Она не ощутила
Пепельное облако тихо оседало.
Она с усилием опустила голову и увидела под ногами лужицу серой пыли, И чуть поодаль - хрустальную цепочку. Не отдавая уже себе отчета, что и зачем она делает, девушка наклонилась и окунула ладони в этот летучий прах.
На полу остались отпечатки маленьких рук.
Она выпрямилась и пошла прочь, неся перед собою раскрытые ладони с тонкой серой пылью на них. Ей казалось, что она плывет в этой густой, звенящей тишине.
Дружинники, томившиеся в бездействии у своего костра, видели, как она, слегка споткнувшись на пороге, вышла из корабля, тихо и безучастно скользнула мимо них, неся на ладонях что-то невидимое, и исчезла в неподвижной зелени рощи, замершей в предгрозовом оцепенении.
XVIII. Земля равнины паладинов
– Где?!
– Мона Сэниа, выросшая на пороге, стиснула руки так, что ногти впились в ладони.
– Тира? Кажется, пошла к роднику, - поднимаясь вместе со всеми на ноги, проговорил Флейж.
– Догнать, связать, доставить на корабль!
– Помедли, женщина!
– раздался властный, хотя и негромкий голос - старый рыцарь Рахихорд, опираясь на самодельный посох, медленно подымался, чтобы стать с принцессой лицом к лицу.
– Не забывай, что ты на нашей дороге только гостья, а та, на которую ты собираешься поднять руку... Ты знаешь, кто она.
– Не становись на моем пути, старик!
– в бешенстве крикнула принцесса. Пока на этой вашей проклятой земле не отыщется мой сын...
Внезапный грохот заглушил ее слова. Огненная птица, прочертив полукруг над поляной, канула в глубину рощи.
– Вот только Кадьяна здесь и не хватало, - процедила мона Сэниа сквозь зубы.
– Если и он откажется помогать мне...
И тут шаман, до сих пор тихохонько склонившийся над каким-то амулетом, только что выуженным из очередного мешочка, издал торжествующий вопль и, точно оттолкнувшись от подкидной доски, одним прыжком очутился в центре поляны.
– Получилось! Получилось!
– Высокий, почти женский голос звенел на всю рощу.
– Сибилло вспомнило! И видение было, было, было!
Принцесса, ошеломленная этим варварским ором, мрачно уставилась на него:
– Прекрати базар. Говори толком, в чем дело.
– Сибилло вспомнило заклинание из Солнечной Книги! Сибилло глядело в чашу видений, и сокровищница князей нашей дороги открылась ему!
– Мне не нужны сокровища.
– Сибилло знает. Но чаша видений открывает каждому свое. Это очень древняя мудрость: каждому свое! А тебе, повелительница чужедальней дороги, добавил он уже не таким патетическим, а почти будничным тоном, - тебе твое, женское. Потому-то все женщины и не любят глядеть в волшебную чашу, что она открывает самое заветное желание. И тогда на дне, сверкающем чистой влагой, является алая тряпка или смазливая мордочка безусого юнца. Ну как, достанет у тебя смелости поглядеть вот тут, при всех, в этот священный сосуд?
"Священный сосуд" был всего-навсего побуревшей от времени костяной
– В моем сердце и в моих думах - только сын, - отчеканила мона Сэниа. Ты пытаешься очернить меня перед моими воинами, отставной чародей. Зачем?
– Не лукавь, повелительница славных воинов, - ведь ты сама знаешь, что такую лучезарную красоту, коей наделило тебя твое солнце, очернить невозможно. Подтверди мою правоту, достойный рыцарь!
– обратился он к Рахихорду, взиравшему с восхищенным изумлением на столь высокое профессиональное мастерство.
– Истинно так!
– склонился старец, подбирая полы своего пушистого белого одеяния.
– Тогда почему ты не хочешь увидеть на дне этой чаши отражение своего потерянного младенца - там, где он сейчас находится?
– Там, где он...
– машинально повторила мона Сэниа.
– Дай! Дай сюда!..
Она ринулась к чаше, но шаман, незаметно стрельнув глазами в глубину рощи, отвел руку:
– Не так скоро, госпожа моя. Не прочтены заклинания. И потом, надобна вода. Достойный Рахихорд, вели своему сыну принесть свежайшей воды из родника, да чтобы ни чутеньки мути или песка ручейного... А, да вот и он. Не вода ли у тебя, травяной кудесник?
Запыхавшийся Лронг только кивнул.
– Лей сюда... немного, на один глоток... Отступи назад. Он поднял чашу над головой - солнечный лучик оживил тусклое олово нехитрых инкрустаций.
– Глаз орла на самом дне
Это мне,
Коготь рыси на краю
Отдаю;
Жемчуг в стылой седине
Это мне,
По ободью горький мед
Кто возьмет?
Речитатив напевного заклинания - то ли древнего, то ли сочиненного тут же, экспромтом, разливался по роще. Шаман царственным жестом протянул чашу принцессе:
– Образ в ясной глубине
Не по мне;
Нарисуй его любя
Для себя!
Она медленно, боясь расплескать хотя бы каплю, приняла чашу обеими руками и поднесла, к губам.
– Выпей и вглядись в середину донышка, пока оно не высохло!
Она сделала торопливый глоток и наклонилась над костяным кубком. Все не дыша следили за ней, ожидая какого-то чуда. Но она наклонялась все ниже, ниже, пока чаша не выпала из ее рук, а она сама, скорчившись, не застыла на лесной траве. Что-то наливалось в ее теле смертной мукой - не она сама, а что-то постороннее; чужеродное, сросшееся с нею каждым нервом. Неощутимое прежде, это нечто сейчас умирало, наполняя ее болью, пронзительной до немоты. И она чувствовала, что умирает вместе с ним. Жизнь сочилась через каждую пору ее тела, уходя вместе с болью и оставляя невысказанную горечь о том, что ей никогда больше не целовать теплую головенку Юхани, никогда не видеть зеленых равнин Джаспера, никогда, никогда, никогда не почувствовать нежности рук, любимых с первого прикосновения...
А потом не было ничего, даже боли, а только удивительная легкость, какую испытывают только женщины после родовых мук, - блаженство невесомости и отрешения от любых страданий. И когда появились руки - те самые руки, которых почему-то так долго не было, она даже не удивилась...
– С ума вы тут посходили - так рисковать!
– вполголоса ругался Юрг, тихонечко покачивая на руках задремавшую жену.
– И в первую очередь вы, уважаемые обитатели этих райских кущ. Ну разве можно было разыгрывать весь этот спектакль, не предупредив зрителей? Да еще секунда, и вас изрубили бы в капусту!