Дело было так
Шрифт:
Но на этот раз нас ожидал сюрприз. Увидев все, выставленное на стол, Авигайль вынула из своего рюкзака маленькую плоскую бутылочку, тоже поставила ее на стол и произнесла русское слово, которое не требует перевода ни на один язык: «Водка».
Бабушка Тоня разволновалась до такой степени, что шепнула мне:
— Эту не меняй, как носки. Можешь привести ее ко мне еще раз. — А потом добавила: — Минуточку, — встала и удалилась.
Я был удивлен. Я никогда не видел, чтобы она проявляла интерес к выпивке.
— Куда она пошла? —
— Понятия не имею, — прошептал и я.
Из глубин дома послышались поворот ключа, звук открываемой двери, и воздух вдруг наполнился старым и странным запахом, приятным и тяжелым одновременно, запахом, который я помнил с тех дней, когда она просила меня вынести стулья из запретных комнат, не «кроцая» ей стены. Я понял, что она открыла святая святых, и даже подумал, неужто ей так понравилась Авигайль, что она решила уложить нас в большой старой двуспальной кровати, той, что с большим металлическим изголовником.
Этого мы не удостоились, но бабушка Тоня вернулась с тремя маленькими и толстенькими рюмками в руках и объяснила, что коли есть уже водка, то и пить ее нужно, как следует быть.
Мы выпили. Я — тремя маленькими и осторожными глоточками, а две женщины, старая и молодая, — одним глотком, резко запрокинув голову. Я никогда не видел, чтобы бабушка Тоня так пила. Я понял, что ее мир больше и глубже, чем мне представлялось, и что я знаю одну лишь его выступающую над водою часть. Она поставила пустую рюмку на стол со стуком, который прозвучал, как продолжение ее русского «водка», повернулась к Авигайль и сказала мне:
— Спроси ее, что она делает.
— Нечего спрашивать. Я знаю, что она делает, — сказал я. — Она учится на специалиста по детскому образованию в Америке.
— И сколько ей лет?
— Она старше меня на три года.
Бабушка забеспокоилась.
— У нее есть дети? — спросила она, желая выяснить это уже на раннем этапе, раньше, чем семейный рок настигнет и следующее поколение.
— Нет.
— Ты ее спрашивал?
— Я тебе говорю — у нее нет детей. И кроме того, какая разница. У нее есть друг, и она собирается выйти за него замуж следующим летом.
— Вели ей остаться здесь с тобой. Она удачная. И симпатичная.
— О чем вы говорите? — спросила Авигайль.
— Спроси, что делает ее отец, — поменяла моя бабушка тему разговора.
— Авигайль, — сказал я, — моя бабушка хочет знать, чем занимается твой отец.
— Мой отец, — сказала Авигайль, отводя взгляд от меня и переводя его на бабушку Тоню, — агент компании «Дженерал электрик» в Лос-Анджелесе. На самом деле, — добавила она, — мой отец не просто агент, а один из самых крупных агентов «Дженерал электрик» на всем Западном берегу.
Глава 28
— Именно так и сказала? — весело переспросила мама. — «Мой отец не просто агент, а один из самых крупных агентов компании „Дженерал электрик“ в Лос-Анджелесе»? Сказала тебе, а смотрела в это время на бабушку?
Это был особый момент, первый в своем роде и восхитительный. Не мама рассказывает мне о своей маме, а я рассказываю ей о ней.
— Да, дело было именно так… — гордо ответил я, в точности имитируя бабушку, вплоть до ее акцента.
— А мама? Что она сказала?
— Ничего. Но мне показалось, что я увидел, как ее глаза вспыхнули. Впрочем, не исключено, что это мне только сейчас так кажется, из-за всего, что произошло потом.
Правильно ли я увидел? Действительно ли в глазах бабушки вспыхнула какая-то искорка? Не знаю, но даже если и вспыхнула, то тут же исчезла. Я сказал, что уже поздно, а мы устали от поездки и хотели бы еще перед сном принять душ, и тогда она, к моему удивлению, сказала, что мы можем воспользоваться душем в доме.
— Ты уверена? — спросил я.
— Это в ее честь, не в твою.
— Ну, я-то как раз предпочитаю принимать душ в коровнике, — сказал я. — В твоем шикарном душе.
— О чем вы говорите? — спросила Авигайль.
— О том, что я говорил тебе раньше, — что у моей бабушки душ нужно принимать в коровнике, — сказал я.
— О чем вы говорите? — спросила моя бабушка.
— Она сказала, что все в порядке. Она не хочет пачкать твою душевую, — сказал я.
Бабушка Тоня улыбнулась, почти подмигнула мне, поднялась и принесла нам два грубых старых полотенца и керосиновую лампу:
— Не стоит зажигать там электричество, а то вы перебудите мне всех коров.
— Я же тебе говорил, что так будет, — весело шепнул я Авигайль. — А ты мне не верила. Ты думала, что я тебя просто дурачу. Ну так вот, сейчас ты будешь принимать душ в обществе коров.
Стояла теплая ясная ночь. Полная луна уже прошла треть пути к вершине небесного свода. Коровы влажно дышали в стойлах. Я повесил лампу на гвоздь и рассказал Авигайль известную каждому человеку в Нагалале историю о старике, который повесил горящую керосиновую лампу на муху, сидевшую на стене, и в результате спалил свой сеновал.
Она расхохоталась, сняла с себя одежду и повесила ее на гвоздь. А потом стала поворачиваться на месте, а я, со шлангом в руке, поливал ее со всех сторон.
— Разденься и иди сюда, — сказала она. — Под шлангом полно места, а на стене достаточно мух и для твоей одежды.
Когда мы вернулись в дом, завернувшись в мокрые полотенца, бабушка Тоня сказала, что уже приготовила нам лежанку, но в эту минуту ее милое выражение вызвало во мне не столько невинные воспоминания детства или стихи Ибн-Эзры, сколько нетерпеливое и понятное возбуждение. Она отвела нас в комнату, открыла дверь, сказала свое: «Ну, развлекайтесь», — и вышла.