Дело о мастере добрых дел

Федорова Любовь

Но достать аптечные весы и произвести количественную оценку добра и зла Илану позволено не было. Сначала из приемника, оставленного сегодня на двух фельдшеров, прибежали за дежурным доктором - вывих плеча не вправляется. Раур оставил недопитый чай, спокойно и вежливо поклонился Илану, степенно отбыл вправлять. Буквально две сотых спустя вслед за ним отправился и сам Илан, только раза в три быстрее, - свалился очередной подарок из порта. Довезли живым, у портовой стражи с некоторых пор дорога в госпиталь протоптана по самому короткому и быстрому маршруту. С виду в поступившем приятного мало - вспоротый чуть правее средней линии живот, внутренности вывалены наружу, повреждение тонкой и толстой кишки, брыжейки, большого сальника и геморрагический шок. Трактирная драка, саврский нож-потрошитель или что-то вроде него. Нравится, не нравится, а собирать, заталкивать обратно и накладывать аностомозы на все это богатство придется вдвоем с Рауром. Стоять

напротив, видеть, как доктор Раур с благожелательной улыбкой смотрит в открытую рану и, возможно, наблюдает там новую схему... Руками-то он работает отлично. Это в голове у него не совсем порядок. Впрочем, Раур дежурный, вот и пусть идет к столу первыми руками. Не торакальная специфика, но в госпитале уметь нужно все. Раур любит эту работу. Илан тоже любит. И руки у Илана по локоть в крови, как у отца. Многие ли поймут, как можно любить такое? Почти никто. Нету в хирургическом нормальных. Все двинутые. Нечего здесь взвешивать.

Ладно. Хорошо, хоть поесть успел.

* * *

Как говорил доктор Гагал: сегодняшний день не задался еще со вчерашнего вечера. Мать ко второй четверти вечерней заболела так, что не могла говорить, горло отекло. Пила микстуру, сама что-то себе колола и даже не пыталась наводить в госпитале порядок. Мышь опять оказалась обманута в лучших ожиданиях, операция прошла мимо нее, и сама она пропала в недрах акушерского. Оставалось надеяться, что она там при деле, а не танцует и не поет. В операционную готовить стол от акушеров не пришли, значит, процесс у них самостоятельно раскачался. Или проснулся доктор Гагал, и у него свое мнение относительно развития событий. Неподарок, по слухам, после дезинфекции долго мелькал в коридоре. Сидел под дверьми операционной, ничего не дождался, да и исчез куда-то. Раур ушел готовить выписку тем, чье место пора освобождать. В послеоперационных заканчиваются кровати, а в общих палатах кое-кто из участников событий на "Итис" уже перезрел и мается. В докторской палате Актара опять обидели - не принесли ему попить, хотя он утверждал, что попросил дважды. Мог бы дойти до кувшина со стаканом на посту сам, но от обиды уперся и не пошел. Сказал, из общих стаканов не пьет. И подушку переложил опять на сторону, с которой лежит лицом в стену. Пришлось Илану приносить ему воду и насильно переворачивать постель.

Эште едва-едва заметно лучше. Культя по краям обсыпана сульфидином, несильно кровит, и выглядит неплохо, но общее состояние обычному послеоперационному не соответствует. Повязку меняли, не в культе дело. Еще два кубика спирта в раствор и в вену, две инъекции седативного и обезболивающего, и два похожих укола доктору Ифару, который от Эшты не отходит, просто дозу взять в половину меньше. Нельзя так сидеть весь день, никому от этого лучше не станет. И рука из косынки уползла вперед, потеряв прямое положение кисти. Поправить, напомнить - ведь сам знает, надо, чтобы кисть не провисала, но за собой не следит. Посмотреть швы и проверить журнал - как доктор Актар себя лечит. А никак. Заснул, забыл записать, что и когда. Если вообще вводил лекарство. Может, оттого и грустный-капризный, что регулярность нарушена. Предъявил три штуки из четырех, а должно было остаться две. И подзатыльника не выдашь, больной человек, чуть ли не вдвое старше по возрасту. Илан оставил свое мнение обо всем этом при себе, но пообещал лишить ответственности и стоял над Актаром, пока тот с тяжкими вздохами исправлял ситуацию, укрывшись одеялом. Ну, что, не нравится тебе, когда напрямую контролируют - значит, не бу-бу-бу в стену, а делай, что положено, сам и вовремя. Кто виноват? Сам виноват. Ведь не арданский, пропитанный духом противоречия и непослушания, воздух заставляет вести себя как попало, не признавать правил, проспать распорядок, опоздать на обед, а потом, отвернувшись, бубнить на доктора?

А когда Илан думал, что освободился, и решительно собрался на поиски Неподарка, его на чугунной лестнице догнала и обрадовала сиделка Рыжего: мутная моча, подъем температуры. Это вряд ли у Рыжего свое. Скорее, внутрибольничное. При подготовке к операции поторопились, с катетером занесли инфекцию. Илан вдохнул и выдохнул медленно, через нос. Велел ей отправляться к почечникам за большой бутылкой ляписа для промывания, если получится, сразу теплого, а сам, стараясь не грохотать нервно по ступенькам, продолжил путь в лабораторию, набрать гиффы и других экстрактов. Неподарок, к счастью, был там. Сидел в кабинете за столом и, словно умный, читал ходжерский хирургический вестник за прошлый год, собранный в подшивку. Печь пыхтела, автоклав был слит и снят, на печи только чайник.

– Нечего делать?
– спросил Илан.
– Пойдем со мной.

Потом много всего свалилось в общую кучу. Дренаж заткнулся сгустком, появилась кровь, пришлось цеплять зажим, отсасывать через шприц и переделывать клапан.

Обморок не хотел уходить на ужин, подозревая нехорошее, Илан еле его выгнал, сиделке вздумалось смениться, потому что ситуация становилась неспокойной, выдержать вторые сутки без сна в осложненной обстановке она оказалась не готова, и вместо себя прислала дежурить в ночь красавицу из детского, носительницу оплеухи и источник внезапных и беспричинных поцелуев. Ляпис принесла уже новая сиделка, а Илан-то думал, что так долго, где бродят с этой бутылкой и не через отделение ли Арайны ее несут в хирургию дальним кругом. Теплым раствор был уже весьма условно, пришлось греть порционно. Выбрали момент решать свои проблемы, куры. Поговорил с Рыжим, объяснил, что будет делать, чтоб где-нибудь на середине процесса не столкнуться вдруг с полным несогласием и абсолютным непониманием происходящего. На фоне этого Неподарок Рыжего не узнал, а Рыжий не почувствовал врага в Неподарке. Если верить Обмороку, будто Рыжий видит не глазами и может узнавать людей, Неподарок хоть и странный тип, но не настолько. Связан с парусником "Итис" и технически по времени своего исчезновения мог бы оказаться виноватым, однако опасения эти можно забыть. Не он бросил нож. А за больными Неподарок, кстати, ухаживать умеет. Знает и как приподнять, и как повернуть, и как что-то подложить снизу. Все грамотно, аккуратно, без вопросов, суеты и лишнего беспокойства. Только взгляд отсутствующий.

Впрочем, в том положении, в котором оказался Рыжий, можно было не узнать и родную маму. Илан напоследок спросил его, сильно ли он стеснительный, и, получив ответ, что нет, дал команду начинать. Переложить ровнее, обработать, промыть до чистого раствора - пять раз, пока бутыль не закончилась, залить внутрь половину дозы слабой гиффы с несколькими каплями норника, снять катетер и пообещать Рыжему, что через четверть стражи будем учиться писать лежа, потому что внутрь доктор Илан больше никаких трубок вставлять не хочет. Периодически отвлекаться на то, чтобы выгнать за дверь раньше времени вернувшегося Обморока. Потом выгнать откуда ни возьмись появившегося доктора Актара (сам пришел, значит, не ургентная ситуация, подождет), выгнать еще кого-то, успевшего лишь нерешительно приоткрыть в двери небольшую щелочку (Намур? Кир Хагиннор? Хофрское посольство полным составом?) Вместо одной инъекции сделать три, наслушаться ой-ой-ойканья (сам разрешил жаловаться на любую мелочь), наговорить в ответ "тихо-тихо", "ничего-ничего" и "чуть-чуть потерпи, это не больно", и где-то между третьим и четвертым промыванием, когда Неподарок был послан в коридорный шкаф за стопкой чистых пеленок, получить под ребра локтем от медсестры и поймать вопрос: "А ты что, совсем меня не помнишь?"

Ответить Илан созрел только после того, как укрыл Рыжего одеялом, сел к нему под бок на постель, положил ладонь на лоб и взял за пульс. Температуру сбил, почти что норма. Понервничать заставил - ну, это сейчас пройдет. Главное, что заметили и спохватились вовремя.

– Помню, - кивнул он.
– Кайя из Болота. Ты здорово дралась. Как парень. Сейчас по тебе и не скажешь.

Она усмехнулась. Подставила табурет, устроилась рядом, спросила:

– Можно мне?
– и взяла запястье Рыжего в свои пальцы, погладила его по внутренней стороне локтя и плечу.
– Он выпутается. Он хороший.

– А то, - сказал Илан. Хотел бы у нее спросить, давно ли она в госпитале и как дела в Болоте, но не стал. Оправдание, почему не узнал сразу, прозвучало бы глупо и нескромно - не туда смотрел все это время. Не по тем приметам узнавал. Лет десять-двенадцать назад, когда она при близком знакомстве разбила ему нос, груди у нее еще не было.

Чтобы снова отвлечься, Илан взял Рыжего за другую руку.

– Что-нибудь хочешь, рыженький? Дышать не больно? Тебе можно пить, сейчас принесут.

"Я этот первый день запомню, - начертил ему Рыжий на ладони.
– Весь. Навсегда".

Илан улыбнулся.

– Он еще и не закончился, солнце. Еще покувыркаемся, будь здоров.

Рыжий вздохнул, насколько способен был перевести дыхание.

– Девушку с тобой оставляю на ночь, - сказал Илан.
– Красивую. Чтобы тебе не грустно было.

Рыжий высвободил руку из пальцев Кайи, потянулся к ней и безошибочно попал на грудь. И слепым, и зрячим путь один.

– Молодец, - сказал Илан, перекладывая его ладонь Кайе на плечо.
– Отлично прицелился. Теперь боюсь ее с тобой оставлять. Не нашалите мне тут ночью.

Кайя беззвучно смеялась. Зашел с пеленками Неподарок, сообщил:

– Доктор, вас очень ждут.

– Ведите себя хорошо, - попросил Илан и кивнул Неподарку: - Пойдем.