Дело о золотой мушке. Убийство в магазине игрушек
Шрифт:
Репетиция пошла своим чередом.
Фен тревожно пошевелился.
– Я должен разыскать эту Уайтлегг, – объявил он с возмущением.
– И я с тобой? – спросил Найджел.
– Нет, спасибо, Найджел. Это будет деликатная, конфиденциальная встреча, чтобы вкрасться в доверие. Занятие, мало подходящее человеку вроде тебя, с твоим искренним и открытым темпераментом спортсмена.
Найджел сердито смотрел в спину удаляющемуся Фену.
Фен в конце концов нашел Джин Уайтлегг в Зеленой комнате, где она сидела в одиночестве, весьма рассеянно почитывая экземпляр «Метромании». Представляясь ей, Фен отметил, что ее мысли витают где-то далеко, и это было видно невооруженным глазом. Он рассматривал ее с любопытством, как окончательное звено в короткой цепи побуждений и страстей, приведших к убийству Изольды. Она была простовата, но не лишена привлекательности, тиха, но ни в коем случае не безлика, деятельна, но немного помешана на искусстве. Ее мягкие каштановые волосы, слабо поблескивающие в утреннем свете, вились за ушами. Губы аккуратно накрашены. На ней было простое голубое платьице, скроенное на женщину, понимающую, что ей нет нужды скрывать очертания своей фигуры. Фен некоторое время любовался ее естественной, неброской грацией, с сожалением подумав, что она могла бы тратить свою жизнь на что-то лучшее, чем исполнение механической работы в театре.
– Вы должны простить меня за беспокойство, – сказал он, – тем более что инспектор уже посетил вас сегодня утром.
Осторожно обозначив интеллектуальное превосходство, он продолжил:
– Но, откровенно говоря, я не думаю, что он хорошо себе представляет дальнейшие действия. И, кроме того, я испытываю ненасытное любопытство к подобным вопросам. Как Уэбстер [145] , я «смертью одержим». – Он вставил эту аллюзию специально и с интересом наблюдал, какова будет реакция.
145
Уэбстер Дж. (1580–1634) – английский драматург. В своем стихотворении «Шепоты бессмертия» Т. С. Эллиот говорит о Уэбстере, что тот всегда видел «под кожей – череп» и был «одержим смертью».
Джин улыбнулась.
– «Под кожей – череп», – сказала она. – Я и сама немного помешана на смерти. – Ее голос вдруг зазвучал настороженно. – Спрашивайте все, что хотите.
– Прежде всего: вы вынесли пистолет из комнаты капитана Грэма?
Ему показалось, что в ее глазах промелькнуло облегчение.
– Да, – сказала она. – Я вернулась, чтобы одолжить его, обнаружила, что капитан уже пошел спать и… Ну, ладно, боюсь, я попросту его взяла. Я думала, что поставлю его в известность, но была безнадежно занята, и до этого как-то не дошли руки.
– И вы, конечно, взяли его, потому что хотели использовать как реквизит в «Метромании»?
Джин энергически закивала.
– Да, вы правы, его использовали в последнем акте. У нас были реквизитные пистолеты, конечно, но все они ушли в помощь фронту, и нам сказали, что мы можем брать все необходимое в местной полиции.
– Почему же вы этого не сделали?
– Это может показаться смешным, но, понимаете, мы уже раньше один у них взяли и… и потеряли его.
– Потеряли?
Джин сделала беспомощный жест.
– Он просто исчез в конце недели. Такое случается с предметами в реквизитной. Если его никто не унес, то он может быть закопан в куче другого реквизита, и его невозможно найти. Ну, так или иначе, в результате полиция относится к нам, мягко говоря, неблагосклонно, и у меня просто не хватило духу к ним обратиться. На самом деле, – добавила она в приступе откровенности, – я не надеялась, что Питер Грэм одолжит мне пистолет. Поэтому просто взяла его.
Фен, казалось, прикинул в уме моральную оправданность такого поступка.
– Довольно рискованно, вы не находите? – мягко произнес он.
– Ну, Роберт хотел, чтобы пистолет был у нас к утру четверга. Он так сказал мне на вечеринке. Я думала, что мы, в конце концов, немножко им попользуемся…
– А затем он, разумеется, исчез. Где вы его оставили?
– В реквизитной.
– Кто-нибудь мог туда войти?
– Да кто угодно. В какой-то момент поздно вечером в четверг он просто испарился…
– И с ним вместе, сдается мне, кое-что еще? – И Фен назвал эту пропажу.
Джин с недоверием воззрилась на него.
– Как вы узнали? – спросила она. В ее глазах на мгновение промелькнул панический ужас.
– Это было бы очень удобно. Надо думать, патроны вы не тронули? Они ведь были не нужны вам.
Она отрицательно покачала головой.
– Где они были, когда вы взяли пистолет? – продолжал напирать Фен.
– Я… Я, честно, не помню.
– Может быть, они исчезли в какой-то момент во время вечеринки?
– Да, вероятно.
Фен кивнул, по-видимому, удовлетворенный таким ответом.
– Так я и думал, – сказал он. – Да и то, что они там вообще были, подтверждается лишь случайно оброненной репликой капитана Грэма.
Он замолк ненадолго, а затем спросил:
– А теперь, может быть, вы мне расскажете, куда ходили вчера вечером – честно, а не как полиции?
Она побледнела.
– Я сказала полиции правду. Я не убивала Изольду. Я весь вечер провела в своей комнате в колледже.
– Думаю, это не так, – произнес Фен.
Ее глаза наполнились слезами.
– Поверьте, мистер Фен, это правда! Я не убивала Изольду.
Фен был несколько смущен.
– Я, собственно, не говорил, что это вы. В любом случае мне настолько хорошо все известно об этом деле, что ваши уверения теперь не имеют никакого значения. Просто я люблю все раскладывать по полочкам.
– Вы знаете, кто это сделал? – Она наклонилась вперед, и у нее на мгновение пресекся голос.
Фен кивнул в ожидании неизбежного вопроса.
– Вам обязательно рассказывать об этом полиции? То есть…
Фен вздохнул.
– Честное слово, – сказал он, – вы – то ли самые милосердные, то ли самые безнравственные люди, которых я видел на своем веку. Все вы, как один, хотите замолчать это дело. Меня это страшно обескураживает.
Джин встала и принялась шагать по комнате.
– Ну, так что же? – спросила она.
– Об этом, – ответил Фен, – я еще должен поразмыслить. Вы, простите мне такие слова, плохо умеете врать, мисс Уайтлегг. Но, с другой стороны, ловких притворщиков в этом деле не наблюдается вовсе. От начала до конца, – он внимательно посмотрел на нее, – все оказалось неумелой путаницей, зачинщика которой видно за версту. Это наводит тоску. Никакой битвы умов. Это было легкой победой, и, как все легкие победы, она оставила у меня неприятный привкус. Может быть, именно поэтому мне так не хочется выдавать беднягу – атавистический пережиток кодекса чести. Слишком уж просто одержать верх над второсортными мозгами.