Дело привидений "Титаника"
Шрифт:
— Ви-идел! — прямо-таки стоном выпустил из груди Тютинок. — Видел, вашескородие!..
Он снова перекрестился, и рука его заметно тряслась.
— Чему-то трудно поверить, а вот этому я теперь несомненно верю, — самым искренним тоном произнес я. — Говорите, не стесняйтесь. Когда это случилось?
— А намедни и было... — сделав глубокий, трудный вздох отвечал управляющий.
— Как и полагается, ночью?
— Не совсем еще... но под вечер.
— То есть прямо на дневном свету? — изумился я.
— Да ведь он, как живой был,
Он оторвал руки от колен, как-то недоуменно посмотрел на свои ладони, а потом снова обратился на меня. Глаза его были виноватыми.
— Я и опомниться-то не успел, как он прямо передо мной оказался. Голову только повернул, а он уже вот тут и стоит... Тут, во флигеле-то, я и был, в тутошней гостиной... Если вам угодно-с, могу проводить.
Я кивнул, показывая, что весь во внимании и жду скорее услышать, что было дальше.
— Уж не знаю, как он и вошел... Хотя оно, конечно, не трудно было в дом зайти кому-нибудь.
— Сильно был похож? — не стерпел я.
— Ох, сильно! — поднял руки Тютинок. — Ну, вот вылитый барин! И бокоуши — от какие-с! — он показал, какие видные были у гостя с того света бакенбарды, — и нос... и костяк весь... и глаза такие... серые, грозные... точь-в-точь, как у покойного Всеволода Михалыча. Только скажу я вам, господин начальник, — управляющий чуть приблизился ко мне и посмотрел на меня так, будто бы уже почти справился со всеми своими страхами и теперь не прочь показать кое-какое геройство, — был он вроде как помоложе и потемнее лицом.
— Как так помоложе? — сделал я изумленный вид.
— Да вот так и есть. Словно как молодым он сюда пришел, годов тридцати не более. И котелок, и пальтецо хорошее, английской шерсти — все было на нем с иголочки-с, новенькое.
— На призраке?
Управляющий встряхнул головой.
— Вот вы, господин начальник, говорите: «на призраке»... Мне бы тоже так думать. Да не показался он мне призраком, бесплотной какой-то тварью. Кабы явился вроде настоящего духа, то есть привидения, как их описывают... так меня, верным делом, самого бы давно в мертвецкую унесли бы... Живой человек весь был и даже улыбался...
— И вы с ним говорили?
— А как же-с! Вот и голос у него другой был, совсем не как у барина, потому у меня сразу и отлегло... то есть не так это удивительно и страшно сделалось... Слова он говорил, вашескородие, с таким выговором, будто чухна или колыванец какой-то.
— И что же он сказал?
— Что сказал-то? — изумился управляющий. — Поздоровался... а потом спросил, дома ли Анна Всеволодовна.
— И что вы ответили?
— Ответил как есть: уехали-с.
— А что он еще спросил?
— Что еще?.. — Тютинок потупился и как-то трудно засопел.
— А спросил он вас, Илья Трофимович, не приходил ли сюда господин... — тут я раскрыл бумажник убитого, поданный мне Варахтиным перед уходом из комнаты, нашел в нем паспорт и развернул его, — господин Гурский Станислав Даниилович?.. Верно?
Тютинок посмотрел на меня так, будто на мгновение его глазам наконец явился настоящий призрак.
— Однако вполне возможно, что гость не знал его нынешнего имени и назвал его как-нибудь по-другому, — добивал я. — Например, Павлом... Сергеевичем Румянцевым.
Тютинок снова становился таким, каким появился четверть часа назад на пороге кабинета.
— Это и резонно, — невозмутимо продолжал я. — Один призрак пришел встретиться с другим призраком, не зная, что тот, вернувшись из глубин на землю, предусмотрительно сменил имя и внешность.
Казалось, что Тютинок вот-вот, как куль, повалится со стула на пол.
— Возьмите же себя в руки, Илья Трофимович, — ласково проговорил я, уже приняв решение везти управляющего на Малый Гнездниковский и не выпускать его до полной развязки событий. — Поверьте, вам не угрожают ни живые, ни мертвые. Вы всего лишь на всего свидетель этой необычайной войны призраков. Всего-навсего свидетель и только... Так что же вы ответили гостю?
— Не могу знать-с.
— Понятно, что так и ответили... И тогда он попросил проводить его в кабинет... кабинет своего отца?
Тютинок вздрогнул.
— Вы как в воду глядите, вашескородие, — просипел он, беспомощно на меня глядя.
— Конечно же, он представился сыном Белостаева, и вы поверили.
— Нелегко было тут не поверить, господин начальник, — уже твердым голосом, с расстановкой ответил Тютинок. — Печать-то вот она.
Он приложил к лицу растопыренную пятерню.
— Вам было известно о первом браке Белостаева?
— Слышал так... на уголке... с чужих слов, значит. Я-то у покойного Всеволода Михалыча с пятого года служил... а что было до того, — он развел руками, — не мое дело.
— А сколько ж лет было тут вашим делом покрывать вместе со всеми Румянцева?
— Так ведь не моя воля... — жалобно протянул Тютинок.
— А у барынек ваших какой был резон?
— Какой же не резон? Утопленник ведь.
В эту минуту заглянул Варахтин. Я был настолько горд собой, что у него при взгляде на меня приподнялись брови.
— Все готово, — сказал он от дверей, словно опасаясь войти.
— Хорошо, — сказал я и снова обратился к управляющему, — Вы мне можете показать здесь какие-нибудь вещи, которые Румянцев брал в руки... разумеется, еще при жизни, то есть пять лет назад?
Тютинок приподнялся было со стула, но, будто спохватившись, снова сел и сжался.
— Кто ж его знает, господин начальник... Только, по моему разумению, он у Всеволода Михалыча был, как говорят, правой рукой. Брал многое... Думаю так, на что ни посмотрите...