Дело всей жизни. Книга первая
Шрифт:
— Ну и как, оседлал, Никита Германович? — раздался мужской весёлый голос.
— Хуже! — ошарашил мой мужчина. — Я заставил его нести яйца.
Ресторан взорвался хохотом. Кто-то выкрикнул:
— Куриные или змеиные?
— Золотые! — весело парировал Никита, и получил в ответ дружное:
— О-о-о!
Обстановка полностью расформализовалась, даже женщины расслабились.
— Жизнь, к сожалению, это не величина постоянная. Заметили, какой сегодня океан? — внимательно окинул взглядом гостей.
— Какой? — раздался голос рядом
— Такой же, как вчера, как был до Барака Обамы, Хилари Клинтон, Александрии Окасио-Кортес и прочих идиотов. Океан, к счастью, не меняется… А вот жизнь… — он дождался, пока стихнет эхо нового залпа смеха, и продолжил: — Жизнь — не постоянная величина, а контракт с двумя пунктами. Первый — ничего невозможного нет, второй: выполнил первый — бери выше. Тут без дракона не обойтись, — снова улыбнулся Никита и бросил взгляд на меня, чуть задержал его и снова заговорил: — Но своего дракона надо ещё и запечатлеть — это ещё Энн Маккефри сказала[40].
— Запечатлел своего, Никита Германович? — снова крикнул любознательный гость.
— Хуже! — повторил ответ, чем вызвал взрыв хохота и рассмеялся сам. — Я его впечатлил!
— Это чем же?
— Из седла вывалился!..
Высокие своды ресторана загустели искромётными шутками, полетевшими в Никиту со всех сторон на стрелах смеха и сияющих взглядов. Овации прокатились шумом прибоя, блеснули отражённым светом от поднятых бокалов, зажурчали звоном хрусталя и игристым шипением шампанского, лившегося золотой рекой.
Дождавшись, когда шум немного стихнет, Никита договорил:
— …Жаль, что драконов нет… — прозвучало грустно. — Зато есть мультисенсорные мнемошлемы виртуальной 3d-реальности… Шоу должно продолжаться!
Ресторан взорвался аплодисментами и медленно погрузился в темноту.
Больше терпеть сил не было. Я её хотел так, что уже ломало кости таза, яйца и член казались раздутыми как волдыри на обваренной крутым кипятком коже и болели так же. Я сжимал челюсти, чувствуя, как трескается эмаль на зубах. Взлетел на второй уровень ресторана за минуту… и пространство вокруг грохнуло вспышкой от взрыва метеорита, столкнувшегося с Землёй — шоу началось.
Я подступил к Несси сзади и крепко обхватил её талию. Она вздрогнула и повернулась ко мне.
— Это потрясающе! — Её глаза сияли ярче вспышки сверхновой, обжигали нутро и кипятили кровь. — Ты такой… ты… я люблю тебя, Никита! — её переполняли эмоции от шоу, а меня — боль и похоть.
— Ты не должна любить меня, Несси, — прошептал ей в ухо, прижав к себе её голову. — Потому что я… не люблю тебя.
Она замотала головой.
— Почему ты не любишь меня?
Вопрос поставил в тупик. Ведь это любят просто так, как данность, а нелюбовь всегда аргументирована. Но за что мне её не любить?
— Я не не люблю тебя, Несси. Я просто тебя не люблю…
Чёрт, что я несу?!
— Ты слишком много говоришь, — укоризненно покачала она головой.
— Ты права,
Я впился в её рот, кусая и целуя, лаская языком и губами. Сжимал в объятиях, будто отпусти я её — и жизнь кончится в тот же миг. Так страшно умирать… я знаю это, как никто другой… Я уже проходил этот ад, уже считал каждую минуту до последнего вздоха, и тонул в страхе и отчаянии. И я снова чувствовал это, снова считал дни… часы… минуты… Я точно знал остаток времени до моей смерти.
Двадцать дней, семь часов, тридцать одна минута…
И моё сердце замрёт.
А шоу будет продолжаться. Удары камень о камень первобытных людей, высекавших искру в попытке развести огонь, как отсчёт секундной стрелки. И треск трусиков Несси, содранных в жажде обладать ею, слился с треском первобытного огня. Языки пламени жадно лизали сухие ветки, а я тушил жажду поцелуями.
Голые дикари, вечно голодные и ожесточённые, и моя голая плоть как копьё, готовое вонзиться в добычу.
— Давай вытащим беппи… не хочу вбить её в матку, — прошептал, дурея от аромата моей девочки, — я хочу твоей крови… — едва мог говорить, не в силах совладать с лихорадочной дрожью дикого нетерпения.
Несси выскользнула из моих рук всего на несколько секунд, а показалось, сорвали пластырь со свежей раны. Ликовали первобытные шаманы в плясках в бубнами и там-тамами, а я подхватил прыгнувшую на руки Несси и насадил на себя, сорвавшись в крик от боли в пульсирующей плоти и от первого глотка наслаждения.
— Ты сумасшедший… — прошептала, кусая мочку и шею, и лава потекла по жилам, вырвавшись из древнего вулкана, и затопила всего до липкого пота, как затопила древнее стойбище первых людей…
…и нет никого на всей планете, кроме бушующей опасной страсти на грани, кроме нас и безумия неуправляемой стихии…
Я её любил, а себя ненавидел, я её хотел, а себя желал уничтожить, я её ласкал, а себя истязал как фанатик перед ликом Господа, я её трахал, но как же я затрахался это делать…
Земля полыхала в пожарах от метеоритных ударов, а я вбивался в неё со слезами на глазах, понимая, что уже скоро погибнем… и не спастись… Я вжимал в её тело пальцы, желая оставить часть себя в этой девочке, жить дальше, возродиться в новой жизни… Стонал от судорог в ногах и свернувшегося узла внизу живота…
— Я не смогу… не сдержусь… — шептал ей в рот, сплетая языки со стонами страсти, расплетавшей горячие языки, лизавшие плоть изнутри.
— И не надо… — ответила порывисто и сжала мышцы, — мы кончим… и всё начнём сначала…
— Я не хочу, чтобы это кончалось… — почти рыдал, содрогаясь от ужаса и наслаждения в предвкушении…
— Второй раз получится лучше… и дольше… Я обещаю… — всхлипнула, широко распахнув глаза, и закричала, выжимая меня…
…а я орошал её густо и плодородно, как стодневной ливень истерзанную жаром землю, она впитывала семена новой жизни, закрывая в себе до последней капли, защищая от опасностей возрождённую после катастрофы жизнь…