Дело взято из архива
Шрифт:
Сидоркин сейчас же открыл глаза, и нечто похожее на улыбку покривило его бесцветные губы.
— Слышу! — ответил он.
— Ничего, Ваня, ничего! — ободряюще погладила она его по волосам. — Ты еще попляшешь гопака, ты у меня крепкий. — Она держалась из последних сил, хотя ей, видимо, хотелось расплакаться и по-бабьи попричитать над ним, но ее смущал посторонний, которого она сразу же узнала, лишь только переступила порог палаты. По его виду она поняла, что разговора у них не получилось, что-то ее Иван не досказал…
— Ты все скажи товарищу,
— Лапин… Мишка, — подчиняясь гипнотизирующему взгляду жены, ответил умирающий.
— Мне это известно, — наклонившись к Сидоркину, сказал Перминов. — А та, другая фамилия, которая была написана в его паспорте. Вы еще смотрели паспорт, помните?
— Да, да, Ваня, ты смотрел этот паспорт, — заспешила жена Сидоркин а. — Ты уж говори, я ведь твое письмо отправила в КГБ.
— Чужая там… фамилия… не его.
— Правильно, чужая, Ваня, а какая?
— …пак, Никола…
— Что? — не понял Перминов.
— Скворец… по-украински… говорю…
— Шпак! — радостно подхватила жена Сидоркина, — Шпак!
— Черная… птица… хорошая… поет хорошо… — чувствовалось, что говорить ему тяжело, но он смотрел на Перминова и, едва шевеля губами, говорил: — Душа… у него… черная. Помни… Саня… Это он… меня… ножом… Узнал я его.
— Не буду я вам мешать, — прошептал Перминов.
Он вышел в приемный покой, уселся на широкую длинную скамью и вытер пот со лба. Выходит, не впустую съездил он в командировку в этот далекий таежный край. «Что там теперь поделывает Петренко, нашел ли он пирожочницу Таську? Может, они и без меня все уже узнали и задержали Мишку Лапина?» — Перминову стало грустно при мысли о том, что ему не пришлось участвовать в поимке преступника.
— Сказал-таки фамилию, — послышался тихий голос главврача. После первых вопросов капитана он почему-то был уверен, что Сидоркин ничего не скажет ему и унесет в могилу свою тайну, но, когда вошла жена, все неожиданно изменилось.
— Сказал! — коротко согласился Перминов. Теперь в его голосе сквозила явная радость.
— Я только что оттуда, умер, бедняга…
— Не может быть! — удивился Перминов. Он никак не ожидал, что Сидоркин сразу же умрет, как только выдаст тайну, словно эта тайна обязывала его жить до последней минуты, пока он не освободится от нее.
…Вечером небо покрылось свинцом косматых туч. Они неслись с поросших елями гор прямо на городок. Такая гонка серых клубящихся лохмотьев ничего хорошего для Озерска не предвещала. Старожилы говорили, что дождь на целую неделю обеспечен. Капитан Перминов зашел в Дом колхозника, встретился с женой Сидоркина. Ему хотелось попрощаться с этой женщиной, которая и не подозревала, какую помощь оказала она следствию.
— Ваня ушел из жизни человеком. Он ничего не скрыл, — с грустью говорила она, протягивая Перминову натруженную, грубоватую от работы руку. — Было у него много чего, он мне рассказывал об этом, переживал и казнился за убиенных. Бог его теперь простит! Мы с Ваней поженились как раз перед войной и пожить-то не успели. Ушел он на фронт, да и пропал. Из тюрьмы выпустили, письмо прислал, я все бросила — и к нему сюда, в глушь. Недолго пожили, осталась я теперь одна на всем белом свете, — тоскливо закончила она.
По следу
Паровоз гнал вагоны на запад, оглашая девственную тайгу протяжными гудками. Перминов лежал на верхней полке и читал купленные на остановке свежие газеты. Вчера он звонил начальнику управления и по скупым, одобрительным замечаниям понял, что розыск по другим каналам пока не дал больших результатов и те сведения, которые он сообщил полковнику Федорову, представляют для следствия большой интерес.
Перминов наслаждался покоем в вагоне, засыпая под стук колес, отсчитывающих стыки рельсов. А в это время из управления неслись по проводам запросы:
«Николай Шпак, примерный возраст сорок пять лет, волосы белые, глаза светлые…», «Сообщите место жительства Николая Шпака!», «Николай Шпак!..», «Разыскивается Николай Шпак! Шпак!..»
Потом на несколько часов замерли провода и радио. Наконец, с далекого Южного Сахалина пришло сообщение: «Николай Федорович Шпак, 1920 года рождения, холост, уроженец Бугульмы, рабочий рыболовецкой артели поселка Тох, соответствует приметам».
Полковник Федоров вызвал майора Агатова и капитана Петренко.
— Ну, товарищи, сошлись концы с концами, читайте, — он протянул телеграмму Агатову.
— Будем брать сами или попросим сахалинских товарищей? — поинтересовался майор, и Федоров уловил нотки, в которых прозвучало желание самим закончить этот трудный поиск.
— Думаю, ваша оперативная группа все и доделает. Жаль, что Перминов где-то в дороге. Тут и его заслуга немалая… Собирайтесь в дорогу, завтра вылетите. Попросите сахалинцев, пусть организуют наблюдение за преступником, пока вы будете в пути.
Через несколько часов полковник Федоров получил второе сообщение с Сахалина: «Шпак Николай Федорович из поселка Тох выехал, выписка оформлена, направление неизвестно». Начальник управления отменил выезд оперативной группы на Сахалин и, дав несколько часов на обдумывание и изучение полученных данных по делу Лапина — Донорова — Шпака, попросил Агатова и Петренко высказать свои соображения по дальнейшему розыску.
Имея фамилию, имя, отчество преступника, розыск значительно облегчался. Теперь мог действовать только фактор времени, которым оперативная группа уже практически не располагала. Полковник приготовился слушать майора Агатова. Тот взял со стола увесистый том дела и полистал несколько страниц. Он открыл лист показаний бывшей супруги Михаила Донорова, Екатерины Николаевны Шершень, и показал полковнику то место в ее рассказе, где она говорила об отцовской любви к сыну. Там, где упоминалось, что Шершень как будто видела Михаила Донорова в станице, было подчеркнуто красным карандашом.