Дело
Шрифт:
Ему доставляло удовольствие быть ректором, точно так же как доставляли ему удовольствие любые почести, выпадавшие на его долю; но для него это была именно почесть, а не служба, — единственно, чего он хотел, это спокойного ректорства и никаких хлопот. Он был глубоко безразличен к окружающим, и их дела не трогали его. Как это можно часто наблюдать у тех, в ком интерес к людям едва теплится, он обычно бывал приятен в общении, приятен именно потому, что не предъявлял ни к кому никаких требований. Оттого-то никогда не изменяли ему достоинство и своеобразный безличный такт. И все-таки под конец равнодушие к людям подвело его. Пока тянулось говардовское дело, выяснилось, что у него не хватает морального
Флегматично, словно речь шла о субсидии в десять фунтов стерлингов кому-то из стипендиатов, Браун сказал:
— Боюсь, ректор, что это ставит меня в довольно-таки затруднительное положение.
Он имел в виду, что решение теперь целиком зависит от него. Сказал он это без волнения, потому что, при всей своей дальновидности, он никогда заранее не волновался. Не было в его словах и драматизма, потому что трудно было найти человека, менее склонного к позе. Однако лицо его было озабоченным.
— Признаюсь, — сказал Браун, все еще ровным, примирительным тоном, — мне немного жаль, что все остальные высказались более определенно, чем предполагал сделать это сегодня я сам. Ведь, если я не ошибаюсь, ректор, нам еще представится завтра возможность обменяться мнениями, когда старейшины встретятся наедине.
— Если таково ваше желание, проректор.
— Благодарю вас, ректор. Я предпочел бы не высказывать свое мнение до завтра — утро, знаете ли, вечера мудренее.
Кроуфорд уже запахивал мантию, готовясь встать, когда Браун заговорил снова:
— Разрешите мне только высказать напоследок еще одну мысль. Я чувствую, что это будет только справедливо по отношению к Эллиоту, который уделил нам столько времени и внимания. — Он чуть улыбнулся мне. — Я, как и все мы, очень внимательно выслушал его аргументы. Как он, вероятно, понимает, все мы отдаем себе отчет в сложности этого дела и в возможных последствиях. В части этих последствий — я уверен, что он признает это, — суд неповинен. Наш второй юрисконсульт, Доуссон-Хилл, сделал нам очень серьезное предостережение. Без сомнения, Эллиот понимает, какую ответственность налагает на нас такого рода предостережение. Все присутствующие знают, что при любых других обстоятельствах я, вероятно, первым попытался бы найти какой-нибудь компромисс. Боюсь, однако, что я должен буду занять очень твердую позицию против компромиссного решения, если, основываясь на нем, можно будет заключить, что, с нашего ведома и одобрения, на наших уважаемых коллег и ни в чем не повинных людей кладется тень подозрения.
Глава XXXVI. Раздражение особого рода
В шесть часов вечера я сидел у Говардов и слушал их разговор с оказавшимся у них в гостях индийцем, а сам только и думал, что о новостях, которые мне до сих пор не удалось сообщить им. Будь новости хорошими, я как-нибудь ухитрился бы вставить слово. Понимали ли они это? Оба они — сам Говард в особенности — были настроены куда более тревожно, чем в апреле, когда они ждали решения в кабинете Мартина. За пятнадцать минут он выпил два стакана почти не разбавленного содой виски.
Индиец, некто Панде, уже сидел у них, когда я пришел. У него была небольшая изящная голова и красивое лицо; рядом с Говардами он казался особенно хрупким и нервным. Он потягивал апельсиновый сок, мы же трое пили виски. Лаура уговаривала его подписать какой-то протест. Вежливость не позволяла ему не только прямо отказаться, но даже переменить тему разговора. Когда Лаура встала, чтобы налить кому-то из нас виски, я заметил, что она в положении. Сильная, статная, она очень легко носила ребенка. Она, видимо, была уже на шестом месяце беременности. Поймав мой взгляд, она улыбнулась — не мне, а своим мыслям, и в ее улыбке отразилось торжество и в то же время pudeur [37] .
37
целомудрие (франц.).
— Должны же вы понимать… — настойчиво говорила она индийцу.
Доктор Панде был очень вежлив, но понимал не вполне. Я думал о том, что он, без сомнения, называл себя человеком прогрессивных взглядов, так же как они, но это не мешало ему чувствовать себя стесненно в их обществе. Они были слишком самоуверенны. Человеку с тонкой нервной организацией, как у него, было бы куда легче в обществе какого-нибудь реакционера, вроде Г.-С. Кларка с его сдержанными манерами. Мои тревожные мысли снова затеяли бесцельную мышиную возню: что именно сказал Браун? Хотел ли он дать понять, что его решение направлено против нас и что мы проиграли, или же в его словах крылся какой-то другой смысл? Хотел ли он предупредить меня, что мне все равно не удастся сдвинуть его с места сегодня вечером?
Говарды, которые, не отчаиваясь, продолжали убеждать индийца, то и дело исподтишка посматривали на меня, стараясь по выражению моего лица угадать правду. Но, будучи людьми с железным самообладанием, они сумели удержаться от соблазна поскорее выпроводить своего гостя.
Говард, в ответ на одно из высказанных доктором Панде сомнений, сказал:
— Все, что вы говорите, прекрасно. Но в действительности это только тормозит дело. Для этого у нас нет времени.
Говард был чуточку менее настойчив, чем его жена. Он быстро согласился, чтобы Панде подождал со своей подписью до завтра. Доктор Панде глубоко вздохнул и с радостным облегчением огляделся по сторонам.
— А завтра вы подпишите? — спросила Лаура.
— Мы еще поговорим. Может, я позвоню вам, — сказал очень легкий, очень хрупкий доктор Панде, выходя из комнаты.
До нас донеслись его удаляющиеся вниз по лестнице шаги. Оба взглянули на меня.
— Ну как — благополучно? — спросила Лаура.
— Нет, — ответил я. — Ничего утешительного сказать к вам не могу.
Лаура вспыхнула от неожиданности. Впервые я увидел на глазах у нее слезы. Говард же стоял с открытым ртом, не пытаясь делать безразличный вид, он казался совсем убитым. Но, собственно, почему я должен был за них беспокоиться? По отношению к Говарду я испытывал сейчас только мучительное раздражение. Такое раздражение особого рода способны вызывать лишь те, кому неудачно стараешься помочь, или же те, кого безуспешно пробуешь устроить на работу.
Лаура овладела собой. Что произошло? Я сказал им, что голоса в суде разделились. Ничего больше говорить я им не хотел и не считал себя вправе. Говард стал расспрашивать, кто был за и кто против, но я отказался отвечать.
— Черт возьми, — сказал он, — можно подумать, что вы из Бюро расследований. — Мне показалось, он вполне способен поверить, что так оно и есть на самом деле.
Суд объявит приговор завтра, пояснил я. К Лауре вернулась прежняя энергия. Так это еще не конец? Значит, что-то сделать еще можно?