Демобилизация
Шрифт:
– А ер его знает, - отозвался Федька.
Курчев достал из-под подушки открытку, перечел ее дважды и стал писать в тетради ответ. Но лежа писать было неудобно, выходило неразборчиво, да и что писать он толком не знал. "Еще ангиной заражу", - подумал и захлопнул тетрадь.
– Чего печку проморгал?
– накинулся между тем на Павлова Морев. Затухла, мать ее и твою...
– На, разожги, - открыл Борис тумбочку и достал третий экземпляр "фурштадтского солдата".
– Тьфу ты, - удивился, - тощий. Вы что, на пульку
Не хватало многих листов.
– Давай, давай, не жмись, раз очухался, - усмехнулся Морев.
– Берешь, так на место клади!
– напустился вдруг Борис на Павлова. Его разозлило, что в тумбочку лазили без спросу.
– Я назад положил, - обиделся Федька.
– Так ты, что ли?
– покосился Борис на Морева.
– Дерьма не видел? Вон у меня "Звездочки" навалом. Да не расстраивайся. Кто-нибудь взял на двор сходить.
– Сволочи, - нехорошо усмехнулся Борис.
– Чертите!..
15
На другой день после свидания с Сеничкиным Инга в библиотеку не пошла. Выпив знаменитого кофе, она вернулась к себе в комнату и открыла курчевскую машинку.
– Чья техника?
– спросила дотошная Вава.
– Я уже отвечала тебе: технического лейтенанта, - стараясь не раздражаться, медленно выговорила Инга. Она печатала на машинке не больше пяти раз в жизни и дело у нее не слишком ладилось.
– Того, который про роль личности?..
– Именно, тетя, именно...
Престарелая родственница вздела очки и принялась штудировать это самое сочинение.
– Он не очень грамотен. Я насчитала три ошибки, - проворчала через четверть часа.
– Наверно, опечатки, - оторвалась от машинки Инга.
– Нет, именно ошибки, и не спорь. Я бы подобных личностей к аспирантуре не подпускала.
– Не волнуйся. Он туда не собирается.
– Как?
– взметнулась тетка Вава.
– Он похоронит себя в армии?
– Не знаю. Ему, кажется, всего двадцать шесть лет.
– Ах, ты хочешь сказать, что ему рано себя хоронить, что он не кандидат туда...
– Никуда, тетя, он не кандидат. Если тебе не очень трудно, разреши мне напечатать несколько страниц.
– Пожалуйста, пожалуйста... Я слова не вымолвлю...
– обиделась Вава, но вряд ли бы замолчала, если бы за стенкой не зазвучал третий концерт Рахманинова.
– За мои за грехи заповедны...
– в такт фортепьяно замурлыкала она и снова уткнулась в реферат.
"Неужели и я старой девой, старой девой, старой девой...
– подумала Инга, незаметно подчиняясь материнской игре. Стучать в такт на машинке не удавалось.
– Неужели и я буду тоже потом вот такая, вот такая... Господи!" - стряхивая с себя музыку, Инга встала и, глотая слезы, выбежала в переднюю. Москвошвеевская выворотка, слегка укороченная и перешитая, висела на вешалке. Инга схватила ее, но тут вспомнив, что она в домашних туфлях и за меховыми ботинками надо возвращаться назад в комнату, тут же в коридоре расхлюпалась.
– Ты
– спросила толстая, еще не старая соседка. Она выходила из кухни, держа на отлете шипящую сковородку.
– Пусть ее играет. Пошли ко мне.
– Опять то самое или переучилась?
– вскинула на Ингу бровастое кукольное лицо и закрыла за собой дверь.
– Тренируется?
– спросила соседка.
– Ей необходимо, - пожала плечами Инга.
– Знаю, слыхала. Я-то привыкла. Только хлеб это нелегкий. Не юная - на клавишах барабанить... Так с чего это у тебя, Ингушка?
– Сама не знаю. Нервы.
– Какие там нервы. Четвертака тебе нет, а нервы. Этот, в модном пальтишке, холостой?
– Женатый, - покраснела Инга, вспомнив, что соседка видела ее с доцентом возле парадного.
– Садись, картошку рубай, - сунула ей вилку Полина.
– А то хочешь?
– у меня сегодня отгул - по малой?..
– И, не дожидаясь Ингиного согласия, достала из буфета неполную бутылку московской и две тонконогих рюмки.
– То, что женатый, Бог с ним. Закусывай. Главное, из себя подходявый. А тот твой козел - прямо никуда не годился. На что я, скоро уже старуха, и то бы с ним не легла...
– Брось, - вздрогнула Инга. На соседку она не сердилась, но разговор был ей неприятен.
– А чего кидать? Ты его бросила, и верно. Не один еще у тебя мужик будет, хоть с виду и легковатая. Ничего, Бог даст, гладкой станешь. А что козла прогнала - молодец. Не спорь. Козел - он и есть козел. А что без бороды и лысый, так одна видимость и порода такая. А ты девка чистая и культурная из себя. У тебя мужиков пульмана будут. Детный этот, в пальтишке? Ну не тушуйся. Хочешь, ключ оставлю?
– Да, да!
– повысила голос соседка, потому что в дверь постучали. Толкайте - не заперто.
– Доброе утро, Варвара Терентьевна!
– под бравурные звуки фортепьяно весело приветствовала она Ингину тетку.
– К нашему шалашу не желаете?
– Извините, - оставаясь в дверном проеме, буркнула тетка.
– Тебя, Инга, к телефону.
– Скажи, ушла.
– Ну, как знаешь... Спивайся себе на здоровье.
– Да вы что?!.
– подняла голос Полина, но Варвара Терентьевна уже закрыла дверь.
– Ох, и карга она у тебя, Ингушка!
– Есть слегка... Но зато добрая.
– Знаю. Если б злая - чего говорить? Со злой оборот короткий. Беда вся не от злых, а от добрых. Не отвяжешься...
– Пожалуй.
– Я тебе у сослуживицы устрою. А то у меня - они вам в дверь стучать будут.
– Да нет. Мне сейчас ни к чему...
– Холостуешь?
– Ага.
– А в пальтишечке?
– Да так... Ничего не было.
– Значит, порядочный. Самостоятельный. Так чего ж ревела?
– зевнула, глядя на тоненькую, загрустившую аспирантку.
– Хочешь в кино пойдем? Город какой-то...
– "Рим в одиннадцать часов". Наверно, хорошая картина. Пошла бы, да не могу. Зашиваюсь.