Демобилизация
Шрифт:
"И он же ожидал в Докучаевом!
– тут же понял лейтенант, глядя на поднятый воротник рваного демисезонного пальто и опущенные уши меховой шапки.
– Да они тут все Ингу знают. Все. И муж, и вот этот плюгавенький, быстро соображал лейтенант, новыми глазами оглядывая комнату.
– Что ж, вообще-то интересно..."
– Юрка прав, - повторил Бороздыка, который не узнал или сделал вид, что не узнал Курчева.
– Это действительно выпад. Что было Симонову в прошлом году,
– Ладно, - повторил мужчина в свитере.
– Не слушайте их, - подошел он к Курчеву и положил свою большую ладонь на погон шинели.
– Я читал ваш опус. Вы умнее их.
– Раздевайтесь и знакомьтесь, - с обезьяньей улыбкой суетился хозяин.
– Вот сюда, на сундук. В коридоре случаются экспроприации.
"На Радека похож", - подумал Курчев, сбрасывая шинель на темный невысокий комод, где вповалку лежали телогрейки, два мужских пальто и женская шубка из буроватого меха.
– Там еще про коллективизацию есть, - сказал Бороздыка. Он выдернул из рук Крапивникова журнал и красивым с надрывом голосом почти запел:
Суровый год судьбы народной
Страны Великий перелом
Был нашей молодости сходной
Неповторимым Октябрем.
Ее войной и голодухой,
Порывом, верой и мечтой,
Ее испытанного духа
Победой. Памятью святой
Ночей и дней весны тридцатой,
Тогдашних песен и речей,
Тревог и дум отцовской хаты,
Дорог далеких и путей;
Просторов Юга и Сибири
В разливе полном тысяч рек,
Всего, что стало в этом мире,
Чем наш в веках отмечен век.
– Темно, - сказал мужчина, гревшийся у голландки.
– Тем более, - сказала женщина. Она оттолкнула чернявого и спустила ноги на пол.
– Холодно у вас, Юочка, - сказала, подходя к старому буфету и доставая желтые, как печные изразцы, маленькие чашечки.
– Не хочу сушать этой гадости, Ига. П'ошлый г'аз вы п'ивели какого-то Воодю Ког'нилова и он читай такую же мг'азь.
– Точно, - поддакнул чернявый.
– Лейтенант, вы пятого марта плакали?
– Шестого, - уточнил Бороздыка, приглядываясь с интересом к Курчеву.
– Плакал, - в тон чернявому ответил Борис.
– Мне в очереди новые хромачи ободрали. До бела стерли. Теперь вот в чем хожу, - поднял он свой милицейский сапог.
– Молодец, - засмеялся мужчина.
– А вот Ига притащил нам сюда такого, как вы, лейтенанта. Тоже с белыми погонами. Так тот полвечера читал, как армия рыдала, увидев усы в траурной рамочке.
– Там не армия, а один часовой, - попробовал защитить неизвестного Курчеву поэта Бороздыка.
– Тот лейтенант -
К стыду народа своего
Вождь умер собственною смертью...
– Да! Это стихи, - сказала женщина, расставляя чашечки на ломберном столе.
– Стихи - не стихи, а смысл великий, - сказал лысый в свитере. Он открыл бутылку, разлил коньяк по чашечкам, но чокнулся с одним Борисом.
– Рад, что познакомился. Счастливо.
Лысый подошел к комоду, вытащил из-под женской шубки и курчевской шинели потрепанную стеганку, напялил ее и ушел.
– Не обращайте внимания, - улыбнулся хозяин.
– Он со странностями. Но художник великий!
– А картины поглядеть можно?
– Он не 'юбит показывать. Пока свет'о пишет, а п'и эйектг'ичестве его к'асок не г'азгьядите.
– Единственный образованный художник, - сказал Бороздыка.
– Что ж, пока мы воевали, он Гегеля читал, - отозвался чернявый.
– Юочка тоже читай. Один ты, Сейж, темный,
– сказала женщина, возвращаясь с кофейной чашечкой на тахту и сама теперь обнимая мужчину.
– Вот рекомендую. Супруги. Восемь лет живут. Обнимаются только в гостях, - сказал Крапивников.
– А это Ига Бороздыка. Кандидат наук. Прошу любить и так далее.
– Вас я сегодня видел, - не удержался Курчев.
– Возможно, - высокомерно кивнул Игорь Александрович.
– Внешность запоминающаяся, - зевнул чернявый.
– Заткнись, - дернулся Бороздыка.
– Будет вам. Офицей Бог знает что подумает. Г'азлии бы еще.
– Алкоголичка, на мою голову, - вздохнул чернявый и тут же налил во все пять чашек.
– За вас, Борис Кузьмич, - жеманно поклонился Крапивников.
– Дай вам Бог счастья и свободы. Чего куксишься. Ига? Тебе разве не понравился реферат?
– Понравился, - промычал Игорь Александрович.
– Но вообще-то...
– Если критикуешь, не пей, - сказал чернявый.
– А мне понравился и я еще налью.
– Он пододвинул к тахте ломберный столик.
– Вот, мать, не могла найти посуду поменьше.
– Не торопись, товарищ прокурора придет, - улыбнулся хозяин.
– Тогда тем более поторопимся. Ваше здоровье, лейтенант. И пусть доцент сам горючее приносит.
– Ты несправедлив, Серж, - сказал хозяин.
– Товарищ прокурора никогда не скупится.
– Вы об Алешке?
– спросил Курчев.
– О нем, - ехидно кивнул Бороздыка.
– Сейчас скажете, что Марьяна Сергеевна - следователь.
– Брось. К чему детали?
– величественно махнул рукой Крапивников.
– Это из "Воскресенья". Я знаю, - сказал Борис.