Демобилизация
Шрифт:
– Не беспокойся. Тошка обо мне позаботился, - прошамкала Варвара Терентьевна.
– А для меня не купил?
– Не ханжи, девочка. Я не рассыплюсь.
– При чем ты? Просто шахматы становятся формой общественного сознания. В шахматах полная демократия и свобода выбора. Я правильно говорю?
– Приблизительно. Только не думай, что оригинальна. Еще Алехин писал, что шахматы расцветают там, где задавлена мысль.
– Вот видишь. Так что быть мне твоей верной личардой.
– Других дел нет? Телефон без тебя не умолкает.
– Кафедра?
–
– А...
– скривилась Инга.
– Что ж, надо быть вежливой.
Она подошла к круглому столику и набрала номер Бороздыки.
– Игорь, вы? Это Инга. Да, вернулась. Прекрасно. А что в ваших палестинах? Так-то и ничего?
Уныло-величественный голос Бороздыки так не гармонировал с Ингиной веселостью.
– У вас что - зубы болят? Ига, я вас тыщу лет не видела. Представляете, тысячу лет одних лыж и леса. Если вы не очень заняты своим Булгариным, я бы с удовольствием встретилась с вами. Выскакивайте на полчасика. Или, хотите, к вам поднимусь?
"Я, - подумала, - навязываюсь..."
– Минут через сорок, - выдавил Бороздыка, не теряя мрачности. Подходите к магазину радио. Если вам все равно, можете проводить меня в сторону центра. Сегодня я впопыхах.
– Ого!
– усмехнулась Инга.
– Радиомагазин исключительно подходит. Непременно буду.
– А говорит, ничего нового, - сказала, бросая трубку.
– Ига - и занят! Это колоссально, джентльмены!
– Это что - тот, стрекулист?
– спросила тетка.
Прошлой осенью Бороздыка часто обедал у Рысаковых, занимая старших бесконечными литературными сплетнями. Сначала он всех очаровал, потом к нему привыкли, заметили его болтливость и явную несерьезность, вскоре он всем надоел. В конце концов он перестал появляться в Докучаевом, и тогда Рысаковы облегченно вздохнули, однако постепенно, втайне друг от друга, стали по нему слегка скучать. Игорь Александрович был какое ни какое, а развлечение в их улиточном быту. Правда, в шахматы, по заверению Вавы, он играл препосредственно.
– Почему стрекулист?
– спросила Инга.
– Разве он проныра? Хотя и это есть.
– Она достала из шкафа махровое полотенце.
– Ну и что? Все равно я по нему соскучилась.
– Не простудись, - наставительно буркнула тетка.
2
Через полчаса, замотав по-крестьянски голову шерстяным платком, Инга переходила набитое машинами Садовое кольцо, радуясь и напевая:
Стрекулист, стрюцкий,
Стрекулист, стрюцкий...
Было, конечно, неловко, что вот "стрекулист и стрюцкий", которого не уважаешь, так тебе необходим. Но и эта неловкость тонула в общем водовороте радости, что вот она, Москва, и все в ней новое, и вот он, первый вечер, с гудящими машинами, неоновой темнотой и ожиданием самого-самого по-студенчески необыкновенного.
"Если бы Иги не было, его пришлось бы изобрести", - усмехнулась Инга.
Возле радиомагазина редкими кучками подрагивали на морозе спекулянты, предлагая какие-то мудреные конденсаторы, лампы и дроссели.
– Нет у меня телевизора, - отвечала Инга. Здесь
– Это, наверно, - решила, - по части технического лейтенанта.
– И на минуту что-то шевельнулось в груди под вывороткой и блузкой, - но тут же подошел Бороздыка в длинном рваном облезлом пальто и в спущенной ушанке.
"Вид у него еще зачуханней, чем всегда, - подумала Инга.
– Или я уже отвыкла? Нет, его непременно надо было бы создать, если бы он сам себя не придумал. Очень удобный экспонат. По сравнению с ним ты всегда в форме и благополучии, вся - сосредоточенность и работоспособность".
– Как ваш Булгарин?
– улыбнулась, пожимая Бороздыке рукав выше локтя и беря его под руку.
– Листа четыре готово?
– Нет, Булгарин подождет. Есть дела поважнее.
– Ого! Интересно, что именно?
– Русская культура. Мы решили спасти ее.
– От кого?
– От всех. От марксистов в первую голову и от Запада - во вторую.
– А!
– вздохнула, предполагая, что это очередной Бороздыкин бзик.
– А как быть с Тёккереем?
– Так и быть. Теккерёя, по-моему, еще никто не травит, - несколько обиделся Игорь Александрович.
– Напишете и защититесь. Сейчас время космополитизма. Скоро откроют журнал абсолютно западной ориентации "Иностранная литература".
– Интернациональная?
– Нет, слава Богу, иностранная. Но все равно - окно в Европу. Дорога на Запад. А что нам от Запада?!
– Кофточки.
– Вам и русское подойдет. Вы очень похорошели, или деревенский платок вам к лицу?
– Спасибо. Но Восток мне куда менее симпатичен. Даже в киплинговском оформлении.
– Вас растлили.
– Спасибо.
– Да, вас растлили и вы этого не замечаете. Восток никогда не был опасен России. Восток - это необозримая пустыня, созданная для русского размаха. Только русские способны заселять мертвые пространства.
– Да, конечно. Американцы этого не умеют.
– Американцы выжигали прерии. Только русские способны оживить тайгу и тундру. Янки выстроили цивилизованный крематорий.
– Это интересно, - сказала Инга.
– Это интересно и необыкновенно. Вам надо все это скорее записать.
"Господи, какая скучища!.." - подумала про себя.
– Это не только записано, - самодовольно кивнул Бороздыка.
– Мы уже делаем кое-что...
– Слово и дело?
– Не придирайтесь. Вы знаете, из церквей тащат иконы. Храмы обваливаются. В монастырях запустение. Новгород, Псков...
– Там были немцы.
– А Ростов Великий? Кто там раскомиссарил?
– Не знаю, - смутилась Инга.
– Все это для меня слишком внезапно. Это очень важно и существенно, но у меня никаких данных и, признаться, я в первый раз об этом задумываюсь...
– Что и печально, - наставительно буркнул Бороздыка.
– Конечно, печально. Мы еще вернемся к этой теме. Расскажите, что вообще нового.
– Понятия не имею. Я сейчас весь в наших делах и никого не вижу.
– Даже моего супруга?