Шрифт:
Если, к примеру, пятачок свиньи ткнется в свежие помои, то не произойдет ничего, разве что прозвучит громкое «хлюп!». И все.
Но когда небольшая парусная лодка по крутой волне врезается в каменистый берег, происходит нечто другое.
Во-первых, у тех, кто сидит в лодке и делает вид, будто прекрасно разбирается в делах судовождения, щелкают челюсти и воет от боли прикушенный язык. Звук этот явно не похож на нежное, смачное поросячье «хлюп!», о котором упоминалось выше. Это скорее напоминает вой волкодава, которого переехала груженая кирпичом телега.
Во-вторых, все содержимое лодки, как макароны из дуршлага в руках неопытной стряпухи, летит частично в воду,
Далее следуют несколько минут тишины, если конечно не брать в расчет размеренного плеска волн. Затем над берегом, сначала тихо, потом становясь все громче, набирая силу, переливаясь всевозможными оттенками как звука, так и смысла, разносится отборнейшая брань, украшенная явственно северным колоритом.
Сначала было непонятно — откуда летит брань. То ли ожил какой-нибудь из валунов, потревоженный ударом лодки и теперь скандалящий по этому поводу. То ли сам воздух, доселе прозрачный и спокойный, вдруг каким-то образом сгустился, приобрел очертания и плотность огромного рта и принялся на чем свет стоит крыть все, за что можно было зацепиться: море с его волнами, солью, рыбами и водорослями; жгучее солнце, что стояло в зените и неимоверно палило; серые, покрытые слизью скалы, да мало ли чего еще может обругать сгустившийся вдруг воздух.
Однако постепенно все прояснилось. Зычный голос, столь щедро раздающий комплименты всему окружающему, принадлежал ни камню, ни, тем более, воздуху. На берег, отфыркиваясь и мотая башкой, вылезло некое существо. Казалось, что из недр моря выполз какой-то древний дух в тщетной надежде испугать кого-нибудь на этом пустынном берегу. Существо было сплошь покрыто водорослями. Растения налипли так густо, что их вполне спокойно можно было принять за естественный покров существа, которое передвигалось на четырех конечностях. Чудовище с трудом преодолело прибрежные камни и выбралось на песок. Издавая утробные звуки, напоминающие икоту голодного людоеда, чудовище принялось стаскивать с себя водоросли. При этом оно не стояло на месте, а как-то криво подпрыгивало, двигаясь боком и выписывая совершенно невероятные геометрические фигуры. Сторонний наблюдатель, не лишенный конечно воображения, принял бы эту фигуру на берегу за дикую гориллу, которая в отчаяньи рвала на себе волосы, исполняя погребальный танец в память ушедшего безвременно партнера.
Но вот часть водорослей была в конце концов содрана и, о чудо, мелькнуло человеческое лицо. На берегу, на желтом песке, ворча и ругаясь, стоял человек. Освобожденные от налипшей грязи, мелькнули огненно-рыжие лохмы.
Человек с трудом поднялся на ноги, постоял так немного, потом содрал с себя остатки водорослей. Открылась куртка из крепкой, плотной материи, широкий пояс. К поясу был пристегнут устрашающих размеров меч. Да и сам хозяин меча на малый рост явно не жаловался — это был крепко сбитый, высокий молодой человек с шапкой рыжих, спутанных волос. Черты лица выдавали в нем северянина.
Человек проверил, на месте ли меч, потом огляделся по сторонам и крикнул:
— Эй, Мышелов, ты жив? Тут из-за камней выползло еще одно существо. По сравнению с рыжеволосым гигантом, оно проигрывало во всех отношениях: и ростом было не велико, и комплекцией помельче, да и отборной бранью не сыпало, только шипело на манер кота, которого секунду назад прищемили дверью.
Рыжеволосый бросился к выползшему существу, поднял его на ноги и, работая своими широкими, как лопаты, ладонями в мгновение ока содрал всю налипшую грязь.
— Живой! — усмехнулся рыжеволосый.
Перед ним, покачиваясь, все еще не придя в себя, стоял человек невысокого роста, с черными, аккуратно подстриженными волосами, одетый в серую куртку, серые штаны и сапоги из крысиной кожи. На поясе у коротышки висел длинный, узкий меч.
— Послушай, Фафхрд, — с трудом проговорил черноволосый, — оказывается, терпеть кораблекрушение не так уж приятно, как это расписывают забулдыги в портовых кабаках.
Великан Фафхрд опять усмехнулся:
— Только один человек на свете, секунду назад заглянувший в глаза облезлой старухе в саване, может шутить. Этот человек — ты, Серый Мышелов!
И Северянин хлопнул Мышелова по плечу. Явно не ожидавший столь бурного излияния дружеских чувств, Мышелов шлепнулся на песок. А Фафхрд, рассмеявшись пуще прежнего, повернулся и побрел, оскальзываясь на камнях, к перевернутой лодке.
Возвращаясь к самому началу повествования, надо заметить, что легенды и предания умалчивают, откуда, собственно, приплыли на этот пустынный берег двое друзей. Некоторые летописцы, будучи явно под воздействием винных паров, утверждают, что приятели чудом спаслись, успев в последний момент отчалить от острова, который по злому умыслу колдовских сил погрузился в морскую пучину. На острове было полно всяких драгоценных безделушек, и друзья долго забавлялись, рассовывая их по сумкам и карманам. Так же там имелся значительный запас вин столь длительной выдержки, что при откупоривании бутыли пробка совершала головокружительный полет, становясь опаснее, чем арбалетная стрела. Из горлышка же вырывался сноп синего пламени. Написанные с дикими грамматическими ошибками хроники утверждают, что приятели за неделю уничтожили все винные запасы острова, общим количеством сто бутылей. Но это явная ложь. Фафхрду и Мышелову на это число бутылей хватило бы и трех дней.
Один бродячий актеришка, худосочный малый с бегающими глазками, клялся, что Фафхрд, встретив его в одном из кабаков, рассказал историю о морском змее, который двое суток гнался за суденышком и, в конце концов, настиг. Фафхрду и его верному другу Мышелову пришлось вступить в неравный бой. Все дело осложнялось тем, что у змея самым неожиданным образом выросли огромные стрекозиные крылья. Это затруднило схватку. Змей порхал над лодкой и плевался вниз какой-то зловонной слизью, от соприкосновения с которой мечи двух друзей моментально расплавились. Естественно, Фафхрд, будучи от природы изворотливым и сообразительным, схватил якорь и заарканил змея. Подтянув упирающееся чудовище к самому борту, Фафхрд кулаком вышиб змею его единственный, посаженный посредине лба глаз. Чудовище с воем нырнуло в глубину и больше его никто не видел.
Однако вечно пьяная портовая потаскушка, как бы опровергая историю врунишки-актера, рассказывала подливающим ей вино матросам, что после нескольких сладостных часов интимной близости, Серый Мышелов, разомлевший от изощренных ласк, поведал ей удивительную историю. Мол, странствуя под парусом, друзья наткнулись на спящего спрута. Спрут был огромен и страшен. И надо же было болвану Фафхрду шутки ради треснуть монстра веслом. Спрут пробудился ото сна, открыл свои глаза-блюдца и в один миг разглядел обидчиков. Из воды, как гигантские змеи, поднялись щупальца. Каждая присоска на щупальце была размером с пивную бочку. Друзья схватились за мечи. Чтобы спрут не уволок лодку под воду, Мышелов метнул гарпун, а веревку от гарпуна намертво закрепил на корме. Хрупкое суденышко трещало в объятиях чудовища.