Демон
Шрифт:
Сирокко перевела взгляд с одного на другую. Странное дело, но оба за какие-то две минуты резюмировали свои позиции. Скорее всего никто из них уже не помнит, что они препираются и бахвалятся уже добрых десять часов, не сказав при этом почти ничего больше того, что сказали только что.
Так или иначе оба ненадолго заткнулись и встревоженно глянули на Сирокко.
— Вы оба мне нравитесь, — негромко сказала Сирокко. — Мне будет крайне неприятно, если вас обоих придется убить.
Никто даже не вздрогнул, но глаза их чуть округлились.
— Стюарт, мы оба знаем, что моя политика в отношении оружия не сможет проводиться долго. Мне предоставилась одна крупная передышка, и я намерена извлечь из нее все, что смогу. Сейчас только я контролирую все оружие в Беллинзоне. Крутом масса пистолетов. Я намереваюсь изъять их все до единого — даже если придется обыскать каждый дом. Производство толковых пистолетов находится вне индустриальных способностей Беллинзоны, и так будет еще довольно долго. Но вы сможете и будете делать ножи, мечи, тесаки, луки и стрелы... и так далее. Я намерена воспользоваться этим кратким временем, когда все до единого разоружены, чтобы... чтобы дать людям шанс вздохнуть свободно. В ближайшие несколько дней поляжет много народу, но при этом титаниды будут убивать людей. Если один человек убьет другого, казнь будет скорой и публичной. Я хочу, чтобы люди это поняли. Моя цель здесь — наладить общественный договор, и я начинаю практически с нуля. Мое преимущество — в силе. А еще — в понимании того, что большинство людей прибыло сюда из довоенных сообществ, где властвовал закон. Очень скоро они вспомнят о том, что такое нормальная жизнь.
— Ты, часом, не рай тут пытаешься создать? — усмехнулся Стюарт.
— Никоим образом. У меня вообще мало иллюзий насчет того, что здесь будет происходить. Все будет очень жестоко и несправедливо. Но уже сейчас здесь лучше, чем двадцать оборотов назад.
— Двадцать оборотов назад я чувствовала себя в безопасности, — отозвалась Трини.
— Это потому, что ты жила за лагерной стеной. Я тебя не виню; на твоем месте я поступала бы так же. Но я должна снести эти стены. И я не могу допустить, чтобы отряды вооруженных мечами бдительных шлялись по округе, пока я их лучше не узнаю. — Она повернулась к Трини. — Могу кое-что тебе предложить. После разоружения я намерена отвести период времени, — пожалуй, не больше мириоборота — в течение которого только полиции будет дозволено носить мечи и дубинки. И только женщинам будет дозволено носить ножи.
— Так нечестно! — возопил Стюарт.
— Да, Стюарт, ты чертовски прав, — продолжила Сирокко. — Так нечестно. А еще нечестно, что большинство женщин, которые прибывали сюда с войны, избивали до бесчувствия, оттаскивали куда надо некие волосатые громилы, а потом продавали на публичных торгах.
Трини явно заинтересовалась, но ее по-прежнему глодали сомнения.
— Многие женщины погибнут, — заметила Трини. — Большинство из них не знают, как обращаться с ножом.
— Многие женщины погибли вчера потому, что ножа у них просто не было, — ответила Сирокко.
Трини по-прежнему сомневалась. Сирокко повернулась к Стюарту:
— Что же до твоих бдительных... то после этого начального периода нам потребуется полиция из людей. Я намерена отдавать предпочтение бдительным.
— Вооруженным палками? — спросил Стюарт.
— Не стоит недооценивать добрую дубинку.
— Значит, мои люди будут подходить ко всяким парням и их обыскивать, так? А что будет, если парень достанет нож?
— Все зависит от того, какова цена твоему человеку. Да, он вполне может погибнуть.
Сирокко еще раз дала им время все обдумать. Великим искушением было встать в позу и рявкнуть: нет у вас никакого выбора! Но они и так это знали. Лучше бы им самим найти способ со всем смириться — или если не со всем, то хотя бы с частью.
— Значит, будут и законы, и суды? — спросил Стюарт.
— Пока — нет. Я уже описала в общих чертах законы касательно рабства и убийства. Временно их предстоит проводить в жизнь на месте преступления, а судьями будут титаниды. Но очень скоро мы разработаем свод законов, организуем процедуру ареста и нечто вроде судебного процесса.
— По мне лучше бы ввести законы и суды прямо сейчас, — сказала Трини.
Сирокко удостоила ее лишь взгляда. Она не стала распространяться, что существует и более жесткая альтернатива, которую она уже долгое время обдумывала — и от которой еще окончательно не отказалась. Она называла эту альтернативу Приговором Конела. Титаниды способны были выносить суждения, которым Сирокко полностью доверяла. Если они говорили, что того или иного человека следует казнить, она не сомневалась в их правоте. Нельзя было и сомневаться, что так все вышло бы и быстрее, и проще.
Она даже не знала, плохо ли это. Сирокко верила в добро и зло, но «хорошо» и «плохо» сюда никаким боком не подходили. Трини жаждала санкции закона потому, что этого требовало ее воспитание. Воспитание Сирокко тоже этого требовало, и она считала, что закон необходим, если люди хотят жить вместе. Но она ему не поклонялась. У Сирокко не было ни тени сомнения, что внутреннее чутье титаниды на зло, живущее в каком-то конкретном человеке, позволяет ей вынести решение, которое будет вернее решения суда из двенадцати присяжных.
Но Сирокко почему-то не казалось, что так будет лучше. Поэтому она избрала более трудный путь.
— Со временем будут и законы, и суды, — сказала Сирокко. — Будут и адвокаты — но в свое время. А пока все зависит от вас.
Трини и Стюарт переглянулись.
— Ты имеешь в виду нас двоих? — поинтересовался Стюарт. — Или всех граждан?
— И вас двоих тоже. Если вы какое-то время со мной продержитесь, то у вас будет прекрасная перспектива встать у руля, когда я уйду.
— Уйдешь? — переспросила Трини. — Когда же ты это сделаешь?
— Как можно скорее. Поймите, я все это делаю не потому, что мне так нравится. Нет, я это делаю потому, что никому, кроме меня, этого не проделать. А еще... еще по неким причинам, которые пока что вас не касаются. У меня никогда не было желания властвовать. По-моему, все это одна страшная головная боль.
Стюарт становился все задумчивей. Сирокко решила, что ее первоначальное мнение об этом человеке оказалось верным. Он явно жаден до власти. Ее вдруг заинтересовало, насколько высокий пост занимал Стюарт в правительстве до войны. То, что он был в правительстве, сомнений не вызывало, хотя Сирокко никогда его об этом не спрашивала.