Демоница и Девственник
Шрифт:
Мэри на протяжении этих дней задавались этим вопросом — зачем она помогает ему, ведь если он умрёт, ей же вправду легче будет. Или нет? Что будет, когда вернётся обратно?.. Бесконечные бессмысленные балы, вперемешку с играми в кошки мышки, ночи в постели Умберту, да и не только ночи, и каждое движение будто по его команде.
Как часто Мария возвращалась к мысли что бессмертие — это проклятие, что лучше бы она умерла тогда, в ночь февраля семнадцатого года. Сколько смертей было на её совести, сколько отнятых душ… И вот, впервые ей захотелось, чтобы этот странный паренёк жил, что бы он…
— Не знаю. — Честно
Он нахмурился. Должно быть, это какая-то демоническая уловка.
— Помочь умереть? Разве можно желать смерти? К тому же… Вы живёте не как люди, у вас есть всё, вы поработили наш мир, и теперь… Я, конечно, всё равно найду способ убить вас всех… — Почему-то ему жаль было Марию, и убивать её не хотелось. — А вообще… Обидно, что ты — зло. Весьма обидно.
— Да что ты вообще знаешь? — Её глаза полыхнули злобой. — Вечная жизнь — это проклятие. Я уже пятьдесят лет хочу умереть, я просила об этом, умоляла… Да, Елисей, между нами, пожалуй, две жизни и я видела тот, другой мир. Я училась в лучших университетах, и у меня не одно образование. Я прожигала жизнь и на моей совести много зла, но ты не знаешь… Ты не поймешь никогда… И да, именно из-за меня погиб этот мир, именно из-за меня оступился твой предок… — Мэри фыркнула и ушла, она больше не хотела видеть эти глаза.
Какое-то странное щемящее чувство внутри, забытое. Она ведь давно, казалось бы, утратила все чувства и эмоции, как и саму душу… Пусть, пусть он ненавидит её, пусть не раздумывая убьёт. Мэри ушла, но совсем забыла, что среди подушек осталась папка с её рисунками.
Внутри него всё словно оборвалось. Она!.. Именно она погубила его предка, и теперь послана погубить его… Елисей резко сел, желая убраться из шатра, но голова противно закружилась. Она… Она и есть главное зло этого мира, главный грех и главная тьма.
В куче подушек парень увидел какую-то папку. Он взял её в руки. Рисунки? Она рисует? И весьма неплохо. Парень с интересом рассматривал листы. И вдруг среди рисунков он увидел свой портрет. И ещё один. Очень красиво и так похоже…
Руки дрогнули, глаза отчего-то наполнились слезами. Он вспомнил тот их разговор, и то обещание, данное словно бы в другой жизни.
Там же, в шатре, парень отыскал краски, кисти и чистые листы, и тоже принялся рисовать. На подушках остался красивый портрет Марии, и она была такая прекрасная, такая живая на этом листе.
А на втором листе была нарисована обнажённая демоница, руками и хвостом прикрывающая свою наготу, и этот рисунок был холодным и тёмным, как вся горечь, что осталась в душе Елисея, а сам он ушёл к ручью, и лёг там, на берегу, у журчащей воды, глядя в чёрное беззвёздное небо.
Глава 30
Она не знала, куда ушёл мальчишка, вещи были на месте, да и, идти он почти не мог. Мария вернулась, и впала в ступор — на подушках лежала её папка с рисунками, про которую она абсолютно забыла, а рядом два портрета — она — милая девушка, и она же — вульгарная распутная демоница.
Вспомнив их разговор, Мэри вздрогнула, внутри вновь появилось смятение, дух перехватило, кажется, в горле встал ком, и стало жарко, и, не задумываясь, она побрела к воде… Хотелось заплакать, но и плакать она разучилась.
Мэри шла, не глядя, и подойдя к ручью, просто сбросив туфли, зашла в воду забрала подол за пояс, и принялась ходить по воде. Она не знала, что в двух шагах от неё лежал парень, глядя то в звёздное небо, то на девушку, которую должен был ненавидеть всем сердцем.
Почему так пусто и холодно было внутри? Елисей смотрел на Марию, теперь пристально и не моргая, да и не дыша почти даже, а она, не замечая его, бродила в ручье. Интересно, о чём она думала сейчас?..
— Почему… — Как-то глухо, но достаточно громко произнёс Елисей, и девушка вздрогнула, явно испугавшись. — Почему я не могу тебя ненавидеть?.. — Он улыбнулся глядя в небо, и в глазах его отразилась луна.
Мэри, кажется, забыла обо всём, опуская босые ноги в ледяную воду. Она чувствовала холод… Такой жгучий, и от ног он словно полз к самому сердцу. Она чувствовала холод… Чувствовала… Вот что занимало её мысли, когда вдруг она услышала будто из темноты мягкий голос Елисея, словно звон колокольчиков, но грустный, потерянный. Мэри не ожидала, что он тут, не ожидала, что её вообще видят, поэтому вздрогнула, словно очнувшись от сна.
— Здорово рисуешь. — Будто невзначай сказала она, пропуская мимо ушей его вопрос. Девушка просто не знала что ответить, да и сама не понимала, почему ей вдруг стало не безразлично, что с ним…
— И ты рисуешь весьма неплохо. Чёрт! Когда я давал тебе обещание тебя нарисовать, в душе было столько восторга и света, а когда рисовал — столько горечи и боли. Меня отвергали, обманывали и высмеивали сотни людей, и никогда обидно не было. Так почему же так больно от твоего обмана. — Он сел, и вдруг рассмеялся в голос. — Господи, да с кем я говорю! Должно быть, ты считаешь меня абсолютным идиотом!
— А я и не врала, просто умолчала некоторые детали. А ты и не очень интересовался. Так что, не стоит винить меня во лжи, ты сам построил воздушные замки. Люди вообще, знаешь ли, забавные существа — сначала напридумывают себе всякого, будут надеяться, сами натворят глупостей, а потом виноват будет кто угодно, но не они. Твой предок, да. Я не заставляла его, не принуждала, не насиловала. Он сам отдал душу, сам призвал тьму. Он прекрасно знал, с чем играет, но ему хотелось власти, хотелось звёзд с неба, и женщину, которая никогда ничего ему не обещала… — Мария говорила как-то спокойно, без эмоций совсем.
— Пожалуй, ты права. Я возомнил себя сильным, возомнил о себе вообще непонятно что!.. Но хватило одной демоницы, чтобы указать мне моё место. Что же, я такой же, как он. Хотя, может, потому и избран для этого пути — клин вышибают клином. — Он не хотел всё это говорить, не хотел вообще говорить с нею, но слова предательски рвались наружу. — А душу я не отдам тебе. Нет. По крайней мере, не сейчас.
— Нет, Елисей, ты не такой же, ты совсем другой. Когда я увидела тебя, я удивилась — словно бы вновь вернулась на сотню лет назад. Как же я тогда ненавидела… к черту! У каждого из нас своё место. Я проклята вечностью, ты проклят даром. Мы квиты. А душа — к чему она мне, предпочитаю более черные души, они более вкусные. — И девушка клацнула зубами в лунном свете, и растворилась в воздухе, словно сон.