День да ночь
Шрифт:
– Меньше сидеть, больше тренироваться. Выхода у нас другого нет. Надо чтобы все быстро и без химии.
– Постараемся, командир.
Опарин глянул на Лихачева, потом внимательно, как ездовой, осматривающий свою лошадку, перед тем, как поставить ее в оглобли, оглядел Дрозда.
– Не вижу радости, - отметил он.
– Наступает важный момент в вашей биографии. Я сейчас из вас артиллеристов делать стану. Так сказать - открываю дорогу в светлое будущее. А вы должны оправдать доверие командира и мои усилия. И проявить старание. Ну как?
– Постараемся, - охотно, но совершенно не по-уставному доверительно сообщил Лихачев.
А Дрозд, куда ему было деваться, кивнул, подтвердил, что станет стараться.
– Не понял!
– сердито сообщил Опарин.
– Постараемся!
– прокричал Лихачев. Искренне. И заулыбался. А как же, сбывалась его мечта, встать к орудию. Пусть хоть, пока, и снаряды подавать. А там, от станины, до прицела, расстояние небольшое.
– Постараемся!
– проорал и Дрозд. Особой радости в его оре не чувствовалось.
– Щели надо копать, - продолжил Ракитин.
– Афонин и Бакурский. Афонин - старший. Два часа вам на все. Придется попотеть. И чтобы без халтуры. Проверю.
И пожал плечами. Потому что Афонин халтуры не признавал. И проверять не имело смысла.
– Понятно, - почти два года служил Афонин в армии, а отвечать командиру по-уставному его так и не приучили.
Солдаты захватили лопаты и ушли в степь. Впереди Афонин. Ступал он легко, будто старался не мять невысокую травку. Лопату держал непривычно для других, совсем близко к шейке полотна. За ним с лопатой на плече вышагивал Бакурский.
* * *
Афонин остановился, оглянулся на орудие. Из-за бруствера неширокой полоской выглядывала верхняя часть щита. И ствол вытянулся вперед тонкой слегой. Затем посмотрел в уходящую на запад степь, попытался определить путь, по которому должны пойти танки. Степь выглядела на редкость ровной.
"Пока опасность не почувствуют, пойдут по дороге, - прикинул он.
– Каждый зверь тропинки придерживается. А человек тем более. Какой бы ни была ровной степь, человек привычно пойдет по дороге. И машину по ней поведет".
Подошел Бакурский. Тоже опустил лопату и оглянулся на орудие.
– Здесь?..
– спросил он.
– Метров сто всего, нам надо четыреста.
Сто метров. Бакурскому казалось, что дальше идти уже нельзя. Отсюда орудие, укрытое за бруствером, едва разглядеть можно. А там, за четыреста, его и не увидишь.
На "пешке" своей летал Бакурский за сотни километров в тыл к фрицам, и ни разу не возникло чувство, что он оторвался от своих. Может быть, потому, что в машине их всегда было трое. Может быть оттого, что знал - могут они в любой момент повернуть. А здесь всего сто метров, а уже как будто одни остались, и до своих так далеко, что подумать страшно.
– Пошли дальше. Надо устраиваться поближе к дороге, - напомнил Афонин.
Они шли так долго, что Бакурский подумал, будто Афонин забыл, что на четырехсотметровом рубеже надо остановиться. Но Афонин, оказывается, считал шаги.
– Четыреста, - сказал он наконец и остановился.
Оба повернулись и посмотрели туда, где должно находиться орудие. Но ничего там не увидели. Только какое-то пятнышко невыразительное. И, вполне возможно, что это небольшой куст, и не имеет он к орудию никакого отношения.
– Здесь, - решил Афонин и опустил лопату.
– Не... близко?..
– спросил Бакурский.
– Да нет, как раз четыреста.
– А если... пятьсот?..
– Четыреста - самое хорошо для наводчика.
Бакурский, согласился, кивнул, и они начали размечать щель.
* * *
Чувствовал себя Ракитин отвратительно. По-прежнему болела голова, во рту пересохло и очень хотелось пить. Он взял из кабины "студера" канистру с водой и сделал несколько больших глотков. В закупоренной канистре вода задохнулась, нагрелась и стала на редкость невкусной. Ракитин сплюнул. Весь день шел наперекосяк. Все получалось не так, как надо, и не так, как хотелось. Собирались отдыхать, а приходится готовиться к бою. И расчет неполный, и кухни нет, и обещанная батарея неизвестно где. А пехота для прикрытия?.. Что уж тут говорить.
"Надо сходить к Афонину, - подумал он.
– Как там у них дела идут?"
Нечего было там Ракитину делать. Вырыть щели Афонин и Бакурский могли без его присмотра. Просто тянуло пройти по степи, присмотреться к местам, по которым ночью поползут немецкие танки.
Пить все еще хотелось. Он глотнул из горлышка канистры еще пару раз, закрыл ее и бросил на сиденье. Подумал, что сразу, когда приехали, надо было послать кого-нибудь к речушке за холодной и свежей водой. Но сейчас все были заняты. Придется попозже. Как она называется, эта речка? Был в штабе и опять забыл спросить.
Степь выглядела враждебно, как будто это место специально подобрали и приспособили для танковой атаки. Ровная, гладкая, машины могут идти на высокой скорости и маневрировать. Попробуй попади в танк.
Вчера, когда прибыли сюда, Ракитин удивился, какую неудачную позицию определили орудию. Левый фланг, правда, железный. Глубокая речушка и берег крутой, обрывистый. Здесь их не обойти. А впереди и справа - степь. Ни одного ориентира для стрельбы и бесконечная возможность танкам для маневра. Так он и не понял тогда, поставили их здесь мост охранять или просто остановили на ночлег, чтобы утром двинуть дальше.
Теперь понятно - надо удержать мост. Они под рукой оказались, их первыми и сунули. Орудие с неполным расчетом и пятью ящиками снарядов поставили, чтобы удержать мост. Да любой стрелковый взвод мог бы сделать больше.
Он шел, и убеждался, что не такая уж она ровная - эта степь. Издали смотреть - как стол. А когда идешь по ней: и низинки, и холмики, и канавки какие-то. Танк на таких волнах будет все время опускаться и подниматься. Стрелять ему неудобно. Но и попасть в него из орудия тоже будет нелегко.