День да ночь
Шрифт:
– Командира надо будить, - вспомнил Лихачев.
– Обойдется, пусть подремлет, - решил Опарин.
– Просил, - поддержал Лихачева Афонин.
– Ты без него не можешь?
– рассердился Опарин.
– Ты полночи спал и все утро кемарил. А человек в голову ранен, для него сон как лекарство. И стрелять сегодня ему. Дайте человеку оклематься.
– Что делать?
– задумался Лихачев: и Опарин прав, и сержанта ослушаться не хотелось.
– Забудешь его разбудить, - посоветовал Опарин.
– А он мне врубит за забывчивость. Он мне уже за все врубал: за внешний вид,
– Не тушуйся, - похлопал шофера по плечу Опарин.
– Он меня оставил старшим, я тебе и приказываю: не будить! Твое дело приказ выполнять. И никакой самодеятельности. Будь спокоен, не врубит он тебе. А если что - прикрою.
– Если так...
– обрадовался Лихачев, которому вовсе не хотелось будить сержанта.
– Так, - подтвердил Опарин.
– Пусть спит. Отдохнет, лучше стрелять будет. Укрытие для машины мы и без него осилим.
* * *
Лопата для танкоистребителя тоже оружие. И жизнь его часто зависит не столько от длинноствольного орудия, созданного умными конструкторами, сколько от обычной, простой, проще не придумаешь, примитивной лопаты: стальное полотно да деревянный черенок.
Поединок орудия с танком скоротечен. Все решается в считанные минуты. Если как следует не окопаешься, стрелять тебе придется недолго, быстро тебя достанут. Хорошо окопался - больше шансов, что не он тебя, а ты его. Поэтому и копают. Ох и копают же: кто не знает, не поверит. Займет батарея позицию на сутки - сутки копают. На неделю остановится - неделю копают. На месяц - месяц копать будут.
Прежде всего, как только пришли на указанное место, начинают копать "пятачок" для орудия и щели расчету. Потом готовят укрытие для машины и, рядом с орудием, для снарядов. Когда все это сделано, можно браться за вторую очередь земляных работ. Обустроить запасную позицию, затем ложную. Вырыть котлован для блиндажа и покрыть его бревнами, хотя бы в пару накатов, а сверху засыпать землей. От блиндажа прорыть ходы сообщения к основной позиции и запасной... И все это должны сделать семь человек. Если расчет полный. А если неполный, тогда те, кто остался. И никто им не поможет.
Но это еще не все. Блиндаж для комбата, и наблюдательный пункт, и командный пункт - сам комбат будет рыть? Или командиры взводов этим займутся? Не займутся. Не их это дело. Так что, берись, солдат, опять за лопату.
Наконец все готово: вырыто, установлено, уложено, замаскировано. Думаете, теперь солдатам только и остается лежать кверху пузом и ждать, когда начнется заварушка. Ничего подобного. Лежать им никто не даст. Командиры батарей, люди образованные, как правило, фантазией не обделены, находчивостью обладают и на выдумку горазды. Они всегда могут найти, где нужно что-нибудь новенькое выкопать или прокопать, а то и старенькое расширить или углубить. Для пользы дела. И чтобы солдат не расслаблялся. Комбаты бывают разными: молодые и старые, умные и не очень. Но в одном сходятся все: они почему-то считают, что солдата надо все время держать в напряжении и тогда он готов к бою готов. Хотя, может быть, они и не правы. Если все время в напряжении,
Солдаты вообще-то втянулись в такую жизнь. Поняли, что для артиллериста одинаково важно, как хорошо стрелять, так и много копать. Конечно, подшучивали друг над другом и каждый сам над собой. Все о том, что теперь у них есть гражданская профессия и что ни одному землекопу за ними не угнаться, да о том, что после войны будут по привычке копать и копать.
Опарин даже как-то заявил, что вообще не может жить без лопаты.
– Я, братцы, до того дошел, - пожаловался он, - что, если в день пару часов не покопаю, у меня настроение портится, как будто не пообедал.
– А я неделю могу вытерпеть, не копая, - похвастался тогда Лихачев.
– И ничего, нормально себя чувствую. Если нужно будет, я и больше смогу.
– Это почему же так?
– удивился Опарин.
– Ты можешь, а я не могу? Что это за кино такое?
– У тебя, наверное, условный рефлекс выработался.
Об условных рефлексах Опарин имел весьма смутное представление. То ли слышал о них что-то, то ли ничего не слышал. Поэтому насторожился: не разыгрывает ли его Лихачев?
– Почему ты думаешь, что выработался?
– осторожно спросил он.
– И почему условный?
Лихачев, в отличие от Опарина, о рефлексах, в свое время, слышал. И хотя глубоким знанием этого раздела науки не обогатился, но кое-что усвоил. Помнил, что какой-то академик подавал сигнал колокольчиком, а у собак от этого сигнала шла слюна. Привычка такая у них вырабатывалась. Но он решил, что рассказывать Опарину о собаках и слюне не имеет смысла. С одной стороны, не совсем понятно, с другой - совсем не безопасно. Поэтому его ответ получился достаточно дипломатичным:
– Как же условному рефлексу у тебя не выработаться, если ты в этом полку так долго служишь?
– Ну и что из этого?
– не оценил Опарин тонкого подхода Лихачева и не понял, куда тот клонит.
– Ясно же сказано - условный! Условия у тебя какие? Все время копать приходится. Он и выработался от твоих условий. А вообще, академики относится к этому научному явлению положительно.
Опарину, после объяснения Лихачева, даже понравилось, что у него имеется условный рефлекс. Академики все умные, и раз они относится к такому рефлексу положительно - значит, дело это хорошее.
– Я и не буду избавляться, - решил он.
– Когда приеду домой, делом займусь. Вырою в огороде щель. Потом блиндаж поставлю, и бревна на него уложу в три наката. Никакая бомбежка не возьмет.
– Зачем тебе после войны в три наката?
– поинтересовался Лихачев.
– Бомбить нас никто не станет.
– Сам знаю, что никто не станет. Мне и щель не нужна будет, не то что блиндаж. Я по условному рефлексу стану действовать. А от блиндажа ход сообщения вырою, через весь огород, к соседке. Буду ее условным рефлексам обучать.
* * *
Копать приходилось много, и выработалось у артиллеристов к лопате отношение особое, пристрастное. У каждого, как личное оружие, своя, подобранная по руке, привычная, любимая, незаменимая. И у каждого припас к этому оружию: напильник и оселок, которыми они ухаживают за лезвием.