День, когда я стал настоящим мужчиной (сборник)
Шрифт:
– А… С кем?
– Ни с кем. То, что я не верная жена, еще не означает, что я уже с кем-то, – и другим, коснувшимся моего нутра, мягким и болезненным голосом она сказала: – А вы забавный.
– Часто влюбляетесь?
– В этом году – только раз. Во врача скорой помощи. Но быстро прошло. Как только он сказал, что ни у кого не видел такой хорошей кардиограммы.
– Пойду чинить свет.
Рыжая выглянула за мной в коридор, уже сбросив пиджак, белая рубашка:
– Почините – я вас поцелую.
Так сказала, что я вышел из подъезда обезумевшим, спросил горотдельских:
– Электричество когда включат?
– К-какое? А… Мы просили часа на два. А чо надо?
– То есть прямо сейчас не включат?
– Именно сейчас? Вот прямо сейчас? – краснели оттопыренные уши. – Брат, вот так чтобы прямо сейчас – маловероятно…
Хрен его почему, но я так резко почувствовал себя счастливым и встревоженным, как в прыщавое, первоначальное, тяжелое, но весеннее время, как
– Чо вырядился? – Вова подмигивал ребятам – обсуждали, видно, мой черный комбинезон штатовского летчика и новые собровские полусапожки с мягкой подошвой. – И без броника! Перед кем это? А я, значит, в спецовке! – пихали в спину. – Зачем кобуру на ногу прицепил? Спишь? Шалабан ему в лоб сделай – проснется!
Инициатор проверил, как выставились горотдельские, и подсел к нам:
– Для вас сигнал на захват: выход любого человека из квартиры. Кто бы ни вышел. Как вы решили?
– Вова типа чинит лампу, на стремянке. Дежурный электрик. Я – там вот такая ниша, я в нише. Вова принимает покупателя, я – хозяина. И заходим на плечах.
– Электрик в час ночи?
– А ты что предлагаешь? К соседям ломиться? Дверь взрывать? Как берем? Жестко?
– Чтоб заговорил. Там деятель – из начинающих. Сам не употребляет, бизнес решил…
– Эн-пи-эйч-си зет шесть девять семь три, ответьте Хьюстону. – Инициатор воткнул наушник поглубже – поржали! – но он принюхивающеся нахмурился, и настала тишина новая, как посреди ночи после разбудившего грохота падения, когда всё вокруг начинает звучать и двигаться, хотя ничего не видно и не слышно ничего; Инициатору говорили: нарисовался клиент, курит, направился к подъезду, поднялся на лифте на последний этаж – проверяется – на ближней стройке бетонная плита криво пересекала кусок неба, медленно поворачиваясь, как заварочный пакет, которому дают стечь; лучше всего, конечно, было бы как-то ее спасти, я видел ее лицо постоянно и чувствовал, словно заболеваю, лицо горит, стоит у подоконника, говорит по телефону? ни хера не видно! – во, начал спускаться, начинается дождь, готов: в адресе.
Инициатор хотел повторить «в адресе», но все уже раскатывали маски на лица, совмещая прорези и глаза, пошли, пошли, почти каждый день, привыкаешь с годами, а всё равно остается какой-то азарт, мы – наконечник копья, сила: нагибаем любого; на лестнице между вторым и третьим я оглянулся на бегу: за каким?.. дебилы! – зачем кувалду?! – между третьим и четвертым показал Вове: эти… тащат кувалду – там железная дверь!!! – Вова отверткой уже откупорил стеклянную, в отсек – нижние показали: ты ж писал в заявке! – я писал «болгарку», пилить, о господи! – да поставьте вы ее на хрен!!! – я прокрался в нишу и вытер ладони, Вова, сам над собой прикалываясь, расставил стремянку и не мог определиться: ставить ногу на нижнюю ступеньку, или нет, или взяться рукой; вот она, дверь рыжей, особенная дверь, спит, проснется, что я это – вон какой; как немой, руками: Вова, а ты знаешь, что у тебя на спине написано? А? «ООО “Сантехника”»! – электрик, блин – я же не сам! что дали; левой он взялся за стремянку и замер как бы спиной к двери, но вполоборота в нужную сторону, и рассматривал лампу: одна мигает, вторая не горит, у лифта – бабах! – упала кувалда и – ручкой! – я сглотнул и единым, долгим, коротким, изгибающимся движением вытащил пистолет, стрелять не люблю, но вот ощущения в руке… запах… и, продолжая это начавшееся, но поползшее давно движение, равное по скорости течению крови во мне, мигавшее, как лампа, так же плавно открылась дверь, как во сне, когда вдруг открывается то, что не должно открываться, кусок земли посреди поляны, но ничего не делаешь, знаешь: сон – клиент из наглых, в желтой, около тридцати… метр восемьдесят два, жевал, качал челюсти, выходил быстро, но замер – на Вову, электрик не обернулся, все-таки поставил ногу на ступеньку, жертвуя опорой, клиент поверил, а вернее – по инерции, с разгону шаг, второй, огибая, и – змеиным выбросом Вова отправил в него правую, с равнодушной силой, которой безразлично, куда попадать – всё прожжет и приварится, и повалился на клиента сверху, я уже держал дверь и ударил пистолетом – вскрикнувшую морду! – завалил хозяина за порог, фиксируя руки, чтобы не допустить сброса, налег и держал, через нас заскакивали остальные: лежать! Лежать! Руки чтобы я твои видел!!! – я изловчился и теперь давил коленом на хребет, и пальцы подсунул, нащупал и жал на упругие, резиновые глаза: где товар?!! Где товар?!! Где товар?!! Сейчас выдавлю на
– Нормально сейчас будем разговаривать. Не борзей, понял?! – Блин, а кто же у нас тогда вопит?!! А-а, я-то: что там липнет к воротнику, за меня хваталась – я обнаружил, бешено оглянувшись, – в адресе еще ребенок!!! – девочка в пижаме, лет шесть, как моей, цепляла меня с цыплячьей силой, шлепала: на, на, на тебе! Да возьмите ее от меня!!! Никому, конечно, не… уже ослепнув от визга, визжала так, как… когда счастливы и убегают: догони! – просыпайтесь, этажи! – и трясло ее – так она меня боялась, но все-таки пересиливалась и цепляла меня своей лапкой, вытянутой, чтобы – как можно дальше вот от этого безлицего ужаса ночного, с черной головой с вырезанными глазницами, хлестала, сжимая кулачок так, что видно: была уверена, что и я сейчас в ответную засажу, но всё равно – за папу! – сейчас повалится, судороги и сдохнет от разрыва мозга!!! Всё остановилось, споткнулось во внезапном понимании, что сделалось не так и придется с самого начала. Инициатор?!! Откуда? Он что-то такое: не должно… Этот детский вой! Меня бьет. Ничего не получилось у меня! Не будет! Хоть одного надо было взять в форме, чтобы – дядя милиционер, полицейский!!! – надо, чтобы успокоила ее мать, но матери вырвали язык, руки только раз ее поднялись и опустились, ее не подпускали к девочке – мало ли что захочет передать ребенку, чтобы та выбросила; она орала и резала каждого, крик выходил не свободно, а преодолевая какие-то дырявые фильтры, пробивая влажные, лопающиеся навсегда необходимые для жизни преграды в ее маленькой груди, и вдруг хозяин задергался, заелозил под моим коленом и заорал поверх всех:
– Настя, это снимают кино! Это кино!!! Это не по-настоящему. Это кино! Мне не больно! Это снимают кино! – опытным, густым голосом. – Мы снимаем кино! – выбрав, что подействует наверняка, знает свое отродье. – Настя, это кино! – девочка остановила руку на замахе, захлебнулась и раскрыла на полную рот, широченным зевком вбирая и вбирая, втягивая воздух, и теперь тянулась обнять отца – дай! – одной рукой, а второй закрывала лицо от меня – страшный! – Я не мог вытащить себя из ощущения несправедливой беды, будто девчонку мы эту сломали, и к утру ее не будет, жизнь ее стала другой, и лично моя жизнь – также… и чтобы хоть что-то – содрал маску!!! – и:
– Да я добрый! Да я в стольких фильмах играл! – все наши расступились и глядели на меня, как на психа. – Ты что так поздно не спишь? Вставай, – и хозяин поднялся, плешивая башка, тяжеловатые плечи, бизнесмен херов, мокрые от слез щеки дрожали, он улыбался вовсю:
– Настенька, ты что так испугалась? Ну?
Она – посреди всего, не понимая еще, что неспроста отец и мать не обнимают ее, – дышала так, словно подержали ее под водой крепкие мясистые руки, и теперь не могла надышаться впрок, не открывала глаз, словно стояла во тьме, во сне – одна, и так дышала: и-ых, и-ых… Инициатор кулаком повернул морду хозяина к себе:
– Ты чего на него смотришь? Запомнить хочешь?! Вот сюда смотри! Девочка соседей знает?
– Настя, лучше тебе пойти к тете Вике!
– Все успокоились, – объявил я. – Давайте снимать. Настя, будешь мне помогать? – я умею с детьми, папа! – Садись, – подставил колено и гладяще провел по пижаме: чисто. – Главного героя – на этот стул, спасибо! Проверим, как звук… Скороговорочку. Ткач ткет ткани на платки Тане? Попробуй, Насть. Ну, нормально. Только надо с вопросительной интонацией: ткач ткет?.. Теперь вы!
– Ткач ктет кт… – у хозяина распухла и кровила верхняя губа.
– У папы хуже. А каждое слово – петься должно! Может, вам руки мешают? Давайте попробуем без рук.
Ему завели руки за спинку стула и надели наручники.
– Ко всем обращаюсь. Эй, внимание там, осветители! Попробуем снять сцену с первого раза, чтобы не задерживать съемочную группу. Текст: тоже скороговорка, начинаете вы, – на Инициатора. – Расскажите про покупки? Герой как бы недоумевает: про какие про покупки? Хотя сразу понимает, о чем идет речь. Вам поясняют: про покупки, про покупки, про покупочки мои! И вот тогда вы показываете: вот там. Вас спрашивают: всё? Вы вспоминаете: нет, еще есть! Насть, ты что, еще боишься меня? – и девочка доверила мне руку, рука ее слабо сжималась и разжималась в моем кулаке, как небольшое, не выросшее еще равномерно бьющееся сердце. – А мы сейчас с тобой пойдем спать, чтобы не мешать папе сосредоточиться…