День, когда я стал настоящим мужчиной (сборник)
Шрифт:
– Не надо.
– Удобней на почту? Спишемся! Адрес!
Нет. И лифт приехал!
– Стучись тогда сама, если будет скучно. Может, наедет кто.
Даже «нет» не сказала, просто закрыла дверь и замок – вот…!!! – там, где она от меня укрылась, сразу залопотала девчонка: вопросы, вопросы, мама, папа… Не заснула.
Так в лифте мне обидно стало, что больше не увижу рыжую. Хотя… Адрес же есть. Куплю цветов… Денег можно подбросить… Сразу будет мне простыни греть. Но денег понемногу. А то присосется. Выгодней, конечно, – подарки детям. Думал. Но понимал, что думаю сейчас про какую-то другую. Не про нее. Рыжей Вике почему-то я на хрен не нужен. Ждали, когда к подъезду допятится наш автобус: прохожу? Задеваю? Да посмотрите кто-нибудь! Руль прямо. Зеркало!!! В хвою надо мной сквозь фонарный свет влетели две горлицы, уронили широко завращавшееся
– Книжки читали? – спросил я наших, Инициатор предлагал клиенту выбрать бутылку: пиво, водка, шампанское – что тебе вставить в зад? – либо засаживал по морде книгой из домашней библиотеки потолще, как говорил учитель: «В сыске как в сексе – ничего нового не придумаешь. Физиология не позволяет».
– Почитали. На втором томе пошел в раскол.
– А что вы его поставили?
– На коленках и топал с этажа. Ребята прикольнулись.
Из окна на четвертом – ну так и есть, – подсвеченная ночником, нас всех разглядывала рыжая; под локтем ее виднелось еще маленькое лицо, неподвижное, как цветочный горшок, как приклеенное к стеклу, в окнах адреса свет не горел – но тоже, небось, жена смотрит, лучше бы дочь забрала; я почему-то отвернулся и натянул маску.
– Думаешь: эх, мотнуть бы часок назад и – больше никогда? И никаких денег не надо! Жил бы на хлебе и молочке и был бы счастлив? Просыпаешься дома, дочка… Да? Вот и у меня – ничего не заладилось. Вставай, страдалец. Было бы тебе херово в СИЗО… – я никогда не езжу сдавать в СИЗО клиентов, неприятные это процедуры. – Но мы же не успеем тебя в СИЗО, – вот, на этом вздрогнули веки, слышит меня, стало задевать, обнажились еще не выжженные, сохранившие восприимчивость к боли зоны. – Это же кино! Сейчас – самое время! – выстрелит снайпер, бах-бах, – я ткнул себе пальцем в лоб и в грудину заинтересованно подступившему Вове. – Ты размыкаешь железным ногтем, скрепкой, спичкой…
– Шпилькой! – подсказал Вова.
– Наручники, вот этому бьешь по яйцам, этому – вот так держат пальцы в джиу-джитсу, понял, – по кадыку! Вырываешь автомат, очередь по автобусу, потом в подъезд, там всех кладешь, кровь по стенам, с женой и дочкой живо на чердак и на крышу, помашешь зажигалкой, и за тобой – вертолет! И будешь жить в Мексике. У водопада. Или образуется провал во времени! Херак – а ты еще в школе! Или в партизанском отряде у Ковпака! Нет, даже не так. Тебе это всё приснилось. Или – встанет из могилы мать и спасет: кому ты еще, на хрен, нужен?! Еще лучше: ты в плену у пришельцев. Ты – человек, и тебя просто заслали на нашу планету с исследовательскими целями, тело тебе наше дали, и понимаешь наш язык, а мы вот такие – в панцирях, челюсти, клыки, иглы, шипы, мы – в щупальцах мохнатых, поймали, хотим засадить тебя в этого железного жука… Так самое время читать заклинание, разбивать ампулу – портал еще открыт, планеты выстроились по прямой – и уваливать отсюда на хер, пока не сожрали членистоногие!!!
– Не дала соседка? – понял Вова. – Обалдеть. Даже не потрогал?
– Ну? Давай же! – я ждал и ждал, ждал, озирался: откуда же начнется всё вот это вот, ударит слепящий… – Ты чего не исчезаешь? Чо-то не работает? А потому, что здесь совсем другая, такая херовая, особенная планета. Здесь всё это – твое – не работает; здесь только одно: дашь полтинник зеленых следователю, полтинник оперу и десятку дежурному, вот тогда – капсула, орбитальная станция и – Земля! – бил! не давая отвернуться, пока еще что-то чувствовал бессловесное в ответ, что-то другое, отдельное, не смятое и раздавленное моим. – Всё? Грузите его!
Он пролез в автобус, но сразу подскочил, будто присел на жалящее насекомое: к горотдельским в машину бегом провели его жену; но его быстро успокоили.
– Где нашли?
– В холодильнике, в лед вморозили, три вот такие. – Вова показал небольшую длину и продолговатый размер. – Доз по двести.
– На хрен жену-то?
– В протокол внесли: хранила товар в желудке, ниткой к зубу привязала.
– Всё равно не пойму…
– Слушай, да нам какая разница,
– Малая занимается с логопедом. Долбит каждый день.
Сдав оружие и переодевшись, после работы сразу не расходились – отмечали в круглосуточной стекляшке напротив управления прямо возле стойки, ребята обиделись, но я не пошел; спать, ночь накопила бессонного жжения под глазами, над крышами теснились черные облака 3D; или все-таки узнать, где она работает, пробить по адресу телефон и фамилию, помолодеть…
Заходил по-тихому, чтоб не разбудить, застыл посреди гостиной – почему-то сильно и свежо пахло табаком, я сразу обернулся к креслу, но с напряжением, словно болит шея: откуда-то я знал, что в кресле кто-то должен сидеть черный, но никого нет, но мне всё равно казалось – есть; у меня дома штык-нож и еще одна удобная вещица – под рукой, чтобы быстро достать, я готов; хотя трудно представить, чтобы в моем доме, а что… заглянул на кухню, двигаясь на цыпочках, чтобы паркет не скрипел (вот беда, если засада в старых квартирах, надо набросать одежды с вешалок и ходить по мягкому), так часто, если ночь работал, да еще если не поешь, бывает вдруг жутко. Я проверил замки на дверях и постоял у глазка. Кажется, что нет. Не сегодня тот день.
Дочь укрыта, торчит пятка в белом носке, я тронул жену за плечо: я дома. Слупил на кухне булку с изюмом, второпях откусив краешек штрихкода, поискал в телевизоре успокоения, но на каждом канале показывали родителей и детей, осмотрел двор: много бетона, луна, справа за дорогой – детский сад с группами детей с дефектами зрения, но и здоровых принимают, на прогулку выводят строем по дорожкам, осенью песочницы накрывают колпаками, похожими на купола шапито, а зимой дети строят крепости, хотя, может, им кажется, что строят дома. А летом у них грядки с луком и что-то сажают еще. Я вдруг обнаружил, что стою с закрытыми глазами, лег и заснул, и плохой сон: сижу за компом, вдруг гаснет монитор, глаза поднял, но и за окном нету света, резко так стемнело, словно плотные такие тучи нашли, думаю: включить люстру, а потолка и стен тоже не видно, я не вижу ничего, погасло, я убираю руки с клавиатуры, но понимаю, сначала клавиатура пропала сама, и руки не падают вниз потому, что они отсутствуют на уроке, их нет, и я перестаю понимать, но успевал: что пропал не свет, не в смысле электричество, не глаза мои, а просто – всё, в смысле: «это всё» обязательно будет, нет утра, чтобы выспавшийся проснулся сам; громыхание на кухне, дочь опять свои сказки:
– Леф и мыф, – долбила надо мной. – Леф и мыф, – и долго так, с повторами, что лев поймал мышь, но пожалел, разжал когти, пересаживалась поближе ко мне, переворачиваемые страницы ветерком щекотали мне лицо, в лицо бил свет, когда льва сцапали, мышь ему помогла, выгодно делать добро, и выронила книгу мне на морду твердым переплетом!
– Сколько раз говорил!!! Я должен отдыхать после работы! Я предупреждал? Предупреждал?! – поймал ее за вытянувшуюся руку и шлепнул по заду раз, еще – научилась терпеть! назло мне терпит! – и сильней: еще! – добившись, она прокричала сквозь слезы:
– Не надо!
Жена выхватила и загородила ее: ты что-о? Я работаю ночами, работаю, чтобы вы… чтобы вам… И в своем доме не могу… Обязательно будят! Собирай ее в сад! Она кашляет. Она у тебя – всегда! – кашляет; что? – что это она там сказала? Она ничего не говорила. А ну-ка иди сюда: повтори, что сказала. Успокойся! Молчала она. Я, блин, спокоен: что ты сказала там, тварь?! Она сказала, она не про тебя, она просто сказала, сказала, так дети говорят: а мне не больно, курица довольна; когда завтракал, дочь (жена подговорила, подвела, подтолкнула, заставила) подошла и обняла меня, не зная, что надо говорить, я доедал уже, сделай чай, дочь спросила про мое молчание: пап, ты думаешь? Раз молчу, значит, думаю. Обо штом? Не знаю. Но я чувствую, что во мне внутри есть такое прямоугольное помещение, типа небольшой коробки – для думания, но оно всегда пустое, как бассейн, не в смысле, что налито мало воды или вода мутная и не видно, кто там шевелится, а как пустой, незаполненный бассейн, ничего нет; выпил чай, поднял дочь на руки и поднес посмотреть, как начинается день, жена испуганно встала рядом и держала дочь за ногу, словно я могу открыть окно и выбросить. Папа, кто живет в вон тех домах? Как объяснить ей, какая жизнь, как надо беречься, к чему приготовиться? Сказал ей: там живут людоеды.