День Космонавтики

Кокоулин Андрей Алексеевич

И никто их уже не помнит. Никто!

Я скрипнул зубами. Пусть хоть что будет, а карточки я расклеивать продолжу! Пусть следят, пусть арестовывают...

– Ломакин!

Осознав, что обращаются ко мне, я поднял голову.

– Да, Виктор Афанасьевич.

– Ломакин, - преподаватель на шаг отступил от доски, - что вы там тискаете?

– Ничего, - сказал я, вынимая руку из кармана.

– Он готовится к паре по сексуальному образованию!
– выкрикнул кто-то.

Аудитория заржала. Виктор Афанасьевич поддержал ее мелким смехом, тряся крашенными волосами.

– Ломакин, - отсмеявшись, сказал он, - будьте внимательны.

– Зачем?
– спросил я, внутренне

заводясь.

Виктор Афанасьевич, уже обратившийся к доске, повернулся снова.

– Что зачем, Ломакин?

– Ну, зачем это все нам? Все эти кривые, прямые... Мы же пустота, мы не помним ничего...

Я хотел сказать многое, про войну, про миллионы погибших, но мне не хватило духу. Я так и застыл, вытянувшись оглоблей, с горечью в сердце и невысказанными словами в горле.

– Ну, то, что вы ничего не помните, Ломакин, не говорит о том, что никто ничего не помнит, - сказал Виктор Афанасьевич.
– Я вот могу привести вам графики нефтяного спроса и предложения, производственные и инфляционные графики, показания фондовых индексов, инвестиционные графики с семидесятых годов прошлого века по Великобритании, Соединенным Штатам, Японии, Китаю и еще пяти-семи странам. Но...

Преподаватель качнулся на носках.

– Ты действительно задал интересный вопрос, - сказал он.
– Зачем нам это нужно? Здесь можно разделить вопрос на две части: зачем это нужно некому индивидууму Ломакину Константину и почему это необходимо для глобальной экономики и вообще для развития человечества. Сядь, Константин.

Я сел. Сбоку меня подпихнул Леха:

– Ты чего?

– Дерьмо все это, - сказал я.

– Итак, - постучал указкой по столу Виктор Афанасьевич, - разберем обе части вопроса. Что дает наш колледж Ломакину? Он, ну, и я, в частности, мы даем ему возможность участвовать в экономическом процессе, получая, соответственно, в будущем часть результатов от этого участия - как в денежном выражении, так и в социальном. То есть, наш Константин получает заработную плату и премии, а также повышает, в силу своих способностей, конечно, статус в социальной и служебной иерархии. Грубо говоря, мы все на это ориентированы - на успех, на обеспечение себя благами и на ценимость в обществе, которое является нашей привычной жизненной средой.

– Ну и фиг с этим со всем, - шепнул мне Леха, когда преподаватель отвлекся, чтобы хлебнуть из бутылочки с минералкой.
– Чего завелся-то?

– Вот.

Я выложил перед ним карточку.

– Ё!
– Леха, пробежав текст глазами, накрыл ее ладонью.
– Это откуда?

– Сам сделал.

– Так вот, - продолжил Виктор Афанасьевич, - что мы имеем в глобальном смысле? Как бы глобальное, общемировое "зачем". Поступательное движение экономики обусловлено, в первую очередь, потреблением продукта. То есть, потребитель поставлен во главу угла. От его способности потреблять, от его запросов и желаний происходит ориентация производителя. Но! Кто-то должен быть передаточным звеном в этой системе. Поскольку отношения между потребителем и производителем часто разорваны во времени, расстоянии и, скажем, привычках, менталитете, хотя, наверное, слово нехорошее. Так вот... Ах, да, есть и другие посредники в виде магазинов и супермаркетов. Но тут-то и появляется наш Константин! В глобальном смысле он выступает агрегатором, позволяющим систематизировать и обобщить запросы потребителя, грубо говоря, является смазкой, которая способствует слаженной работе экономического механизма. И не надо стесняться такого сравнения.

– И куда?
– спросил я.

Виктор Афанасьевич задрал подбородок.

– Простите?

– Куда мы движемся? Ради чего работает механизм?

– А вот этот вопрос -

не правильный. Почему? Потому что он подразумевает поиск цели. Но это все равно, что искать смысл в отливе, восходе солнца или ветре, качающем деревья. Какой смысл в реке? Вот вы капля, Константин. Какой для вас смысл?

– Смысл - попасть в море, - сказал я.

Преподаватель улыбнулся.

– А какой для вас, капли, смысл в море? Молчите? Вы его не найдете и не поймете. Почему погибли одни цивилизации и возвысились другие? Почему и те погибли в свою очередь? Почему мы двуполы? Или почему вы думаете так, а не иначе? Нет ответа. Но для экономики он хотя бы просматривается. Это рост личного и мирового благосостояния. Если уж совсем понятными словами - чтобы всем было хорошо. Надеюсь, Константин, я доступно объяснил, для чего вы учитесь и вообще существуете?

– Чтобы мне было хорошо?

– Именно. А теперь вернемся к нашим э... графикам.

Виктор Афанасьевич, посчитав разговор оконченным, вернулся к доске.

– Вот вроде правильно все сказал, - наклонился ко мне Леха, - а все равно подвох чудится. За счет чего всем хорошо? А конкуренция? А инфляция?

– Здесь не это главное, - прошептал я.

– А что?

– Ни космос, ни память в таком случае не нужны. Сиди, копи личное благосостояние, жри с корыта.

Я достал клей и карточку.

– Костя, - выдавил Леха.

– Не ссы.

Я приклеил карточку на жесткую деревянную спинку скамьи. От доски Виктору Афанасьевичу все равно видно не было.

Сексуальное воспитание я промотал.

Съездил до Северного рынка и пешком пошел к дому. Присматривался к тумбам и столбам. Не удержался и шлепнул карточку на пластиковую девчонку, зазывающую в стриптиз-бар.

Настроение было паршивое.

Ведь, в сущности, если подумать, наши предки воевали именно за то, чтобы нам жилось хорошо. Чтобы вообще жилось.

И вот я, я живу. Не голодаю. У меня есть отец и мать. Есть телевизор и интернет. Есть куча всякого дерьма, которая составляет мой быт, мои интересы, всю мою жизнь. А ощущение такое, словно я всем этим их, застреленных, замученных, разбомбленных, предаю.

Не затем живу. Не так.

Может, и куратор-то был прав - годимся мы только на убогие представления, на фальшивые полеты в петардном дыму.

Я забрел на спортивную площадку и, наверное, минут сорок смотрел, как малолетки гоняют мяч. Играли они бестолково, но азартно, двое были в сине-гранатовых футболках "Барселоны" и оба значились Месси.

– Бей!

– Куда ты бьешь?

– Пасовать же нужно!

Когда счет стал двенадцать-десять в пользу противников Месси, я вздохнул и поднялся. Хорошо им! Ни забот, ни тревог. Жизнь - как приключение.

Подумав, я приклеил карточку на боковину невысокой трибуны. Может прочтут. Хотя в школе им, наверное, уже промыли головы. Ах, эти американцы! Как высадились, как перемололи гитлеровцев в труху!

Я прижал к уху завибрировавший телефон.

– Костя, привет!
– сказал Саня.
– Мне тут Леха карточку показал. Крутая карточка. Только ты Петра Игнатьевича подставляешь.

– Каким образом?
– спросил я.

– Ну, он же был против. Это вообще опасно.

– Саня, - сказал я, с трудом сдерживаясь, - в чем опасность? В том, что я знаю нашу историю, и хочу, чтобы ее знало как можно больше людей?

– Костя, блин! Есть официальная версия...

– Которая идет в задницу!
– крикнул я и отключился.

Телефон захотелось грохнуть об асфальт.

Не ожидал такого от Сани. Эх, Гагарин, Гагарин. Перетрусил? Высок космос оказался? Карточка - это, конечно, не утвержденный в мэрии фейерверк. Страшнее.