День рождения
Шрифт:
То, что они хоть как-то могли помочь своим сыновьям, успокоило их обоих.
После утреннего чая Хабибулла заторопился:
— Бисэкей, не жди меня к обеду. Работы много.
— Приходи. Уж пообедать время найдется, — возразила она.
— Не смогу. Говорят, дивизию формируют из джигитов Башкирии. Нужно самых лучших коней отобрать и послать для них.
— Сколько раз уж отправляли…
— Опять нужно.
— Сам погонишь лошадей в район?
— Тагзима.
— Таг-зи-ма-а? — удивилась Малика. — Разве
— Да Тагзима в тысячу раз лучше иного недоделанного мужчины. А как бойко разговаривает она с районными начальниками! Сколько нашего скота в район сопровождала, ни разу не возвращали, всегда все в порядке. Ловкая женщина, работящая.
— Конечно, это так, — сказала Малика, неохотно соглашаясь с мужем, — Мне только одно не нравится — что болтают про нее всякое. Да еще с Тимергали путают ее имя. Дескать, перед тем как уйти в армию, он с ней гулял. Мало этого, болтают старухи, что…
Хабибулла поспешно перебил Малику:
— Ладно, не слушай всякие сплетни. Людская молва может понапрасну человека погубить.
— А если потом будет с него алименты требовать?
— Не придумывай себе забот. Такая война идет… Можно ли заниматься какими-то пустяковыми сплетнями? Да если бы сыновья мои живыми вернулись, я согласился бы хоть на какие угодно алименты! Я бы даже не охнул! — опять взорвался старик, но быстро отошел и покачал с сожалением головой: — Эх, жалко, что сыновья, не женившись, ушли! Сколько ведь говорил Тимергали, не послушался меня, старика…
Малика, всегда мечтавшая о том, что хоть один из ее сыновей обзаведется семьей и она будет возиться с кучей внучат, повеселела:
— Не горюй зря, отец! Если аллах захочет, и у нас с тобой внуки будут.
Они вместе вышли из дому. На главной улице разошлись: Малика понесла сдавать утреннее молоко, Хабибулла повернул к мосту.
…Тагзима в старом платке, в кожаных сапогах, шароварах, подпоясанная широким ремнем, была уже готова в дорогу. Она выбрала из табуна гнедого жеребца и начала его седлать.
— Кто мне будет помогать? — спросила Тагзима, не прерывая работы.
— Шахабал погонит с тобой этот табун, — сказал Хабибулла.
— Этот горбатый старик? За ним за самим смотреть надо, развалится еще в дороге. Зачем мне такого помощника?
— Где же я тебе другого найду?
— Нет, и не надо. Одна погоню табун.
— Тогда я сам с тобой поеду, — сказал Хабибулла.
— Вот и ладно.
Моросящий, мелкий дождь усилился.
Несколько раз пересчитав отобранных к отправке на фронт лошадей, они вошли в домик-сторожку. Тагзима погрела руки у жарко натопленной железной печурки, затем присела на корточки в темном углу:
— Нургали, сыночек, проснись…
На полу, на соломе, раскинув руки и ноги, безмятежно спал ребенок. Он промычал сквозь сон, поскреб затылок и повернулся на живот.
— Ну вставай же!
Ребенок не шевелился.
— Утром самый сладкий сон, — сказал Хабибулла.
Тагзима оставила его слова без внимания.
— Нургали, я жду…
Когда мальчик наконец сел и начал усиленно тереть глаза кулачком, сердце Хабибуллы дрогнуло. «Да ведь этот малыш в нашу породу пошел! Точно таким Тимергали был маленьким. Такой же темнокожий, круглолицый, глазки черные, рот большой… Вылитый Тимергали… Даже движения все его».
Тагзима, словно угадав мысли Хабибуллы, обняла ребенка и отвернулась.
Хабибулла пережил в душе такую не испытанную никогда в жизни радость, что даже весь мир, сейчас такой пасмурный и серый, показался ему ясным и солнечным. Как будто какая-то огромная тяжесть спала с души, с сердца. «У меня есть внук! — думал старый Хабибулла. — Не зря люди говорили. И назвала мальчика по-нашему: Тимергали — Нургали…»
Хабибулла как тень ходил за Тагзимой. Она одела сына я вышла с ним из домика-сторожки.
— У кого мальчика оставишь? — спросил он.
— У Сахибы-инэй.
— Может, у нас? У нас свободно.
— Зачем лишнее беспокойство Малике-инэй?
— Какое еще беспокойство? Моей старухе дети одна радость.
— Не знаю… — Тагэима заколебалась, но потом покачала головой: — Не надо!
У Хабибуллы чуть не вырвалось: «Мы ведь тебе не чужие», но он успел сдержаться, смолчал.
Тагзима потянула сына за руку:
— Пойдем к Сахибе-инэй.
Ребенок упирался.
— Не капризничай! Если будешь слушаться, я тебе леденцов привезу, — пообещала мать, и он заковылял за ней на неокрепших ножках.
Когда Хабибулла вернулся из района, благополучно сопроводив лошадей, он был в очень хорошем настроении. Малика это сразу заметила:
— Ай-хай, отец, что это ты повеселел? Совсем джигит! Скажи-ка, что это ты помолодел? Уж не письмо ли получил от Тимергали?
— Нет, мать, пока письма нет. Но сегодня я будто его самого видел…
Малика, которая ставила на скатерть, расстеленную на нарах, поднос, чашки, с удивлением посмотрела на него.
— Что ты болтаешь, старый?
— Только ведь у женщин секреты не удерживаются!.. Сказать тебе или нет?
— Не веришь — не говори, никто тебя не заставляет. — Малика обиделась: — Тридцать лет прожили… Когда это я сплетни разводила?
— Не сердись, бисэкей. — Хабибулла обнял жену за худые плечи. — Я же просто так, шучу. с тобой. Знаю, что ты не болтушка. Никто, кроме тебя и меня, не должен знать об этом. Когда Тимергали вернется жив и здоров, там видно будет. Тагзима пока и сама не знает, что я догадался,
— Тагзима-а-а? Чего она не знает?
— Известно уж. Да про то самое… — Сильно волновавшийся старик смешался. — Разговоры не пустые, оказывается. Сын Тагзимы вёсь в Тимергали. В нашу породу пошел…