ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ
Шрифт:
Нот такое бурление в умах и душах людей происходило в эти дни.
И, конечно, не в последнюю очередь поддалась носящемуся в воздухе беспокойству Тина. Казалось, она уже обрела сердечное равновесие, вняла резонам матери, и та, видя, что любовный кризис миновал, стала даже выпускать ее на улицу, а Верещагину, позвонив, соврала, будто Тина уехала,- чтоб он не вздумал искать встреч с ее успокоившейся дочерью, как вдруг внезапно Тина заявила – кажется, это было на четвертый день свисания Верещагина с дивана,- что Верещагин такой умный человек, что после встреч с ним она видит, какие все вокруг дураки, а жить
Мать на эти Тинины слова решительнейше прокричала, что если дочь посмеет хоть раз еще переступить порог жилища, в котором обитает «этот скользкий и хитрый человек», то она незамедлительно вызовет дядю Валю. «Ах, дядю Валю?» – воскликнула дочь и со словами: «Я уже взрослая!» побежала из дома прямехонько к будке телефона-автомата, откуда позвонила Верещагину и без обиняков спросила, нельзя ли к нему сейчас прийти. Верещагин оглушил нежное девичье ухо немедленным воплем: «Нет! Нет! Какого черта! Я занят!», еще что-то проорал насчет предварительной договоренности, но не раньше, чем через неделю, и закончил совсем уж бессмысленным каким-то бормотанием – он слишком резко распрямился, бросившись к телефону, да и вообще отвык так высоко держать голову, поэтому находился в полуобморочном состоянии: перед глазами плавали черные круги, а в ушах звенело так сильно, что он принял этот звон за очередную осаду Агоновым дверей и, бросив трубку на рычаг, побежал в прихожую ругаться и прогонять Агонова, но за дверью никого не было.
Тина же, услышав малоосмысленные грубости, а потом короткие гудки, решила, что недружелюбное поведение Верещагина – результат маминого вмешательства, и, вернувшись домой, устроила родительнице такой скандал, что та вскоре выбежала из квартиры плача, помчалась на почту и там, вытирая слезы, отбила дяде Вале телеграмму такого содержания: «Срочно приезжай речь идет судьбе Тины».
Дядя Валя был младшим братом Тининой мамы.
Когда в третий год войны немцы убили их отца, дядя Валя, одиннадцатилетний в ту пору парнишка, всплакнул и бросил школу.
Он стал трудиться в родном колхозе, сначала пастухом, потом возчиком, дояркой, сторожем, он работал на нескольких работах одновременно, чтоб заработать на прокорм семьи, состоявшей из больной матери и старшей сестры – умницы и отличницы.
Он трудился за троих взрослых мужиков, и соседские бабы, глядя, как он вышагивает по деревенской грязи в драных сапогах – сумрачный, худой и деловитый, качали головами и говорили: «Дитя еще! Долго не протянет. Не по плечам ноша».
Мать умерла через год после окончания войны, а еще зиму спустя получила аттестат зрелости и золотую медаль сестра – умница и отличница.
«Учись дальше,- сказал ей дядя Валя.- Я тут за тебя поработаю».
В те годы учиться, живя на стипендию, девушке было невозможно: помощь требовалась больше хлебом, чем деньгами.
«Что ж я тебя объедать буду?»- спросила сестра.
«А будешь,- ответил дядя Валя.- Здоровье угроблю, а тебя выучу».
И с этого дня стал старшим в семье.
Сестра зажила студенческой жизнью в большом областном
«Учишься как?» – спрашивал он, худой больше прежнего, темный с лица, как старик.
«На одни пятерки»,- отвечала сестра.
«Знаю, что на одни,- дядя Валя недовольно вышагивал по комнате.- Если б не на одни, я б тебя кормить не стал. Я не для того здесь здоровье гроблю, чтоб ты там баклуши била».
Постороннему человеку могло показаться, что дядя Валя попрекает сестру, на самом деле он просто подчеркивал, что гробить здоровье целесообразно лишь в том случае, если сестра учится на пятерки.
Желая не очень отставать от нее в развитии, он в редко выпадавшие свободные минуты читал газеты, где и встретил однажды красивое словцо «целесообразно».
«Не о том спрашиваю,- говорил он.- Трудно ли – вот что меня интересует. Дела ведь бывают разные – одни трудные, другие легкие. Я просто удивляюсь, до чего разные у людей дела. Тут один приезжал речку нашу рисовать. Сидит на берегу и посвистывает. Два раза мазнет, полчаса свистит. Я спрашиваю: вы от какой организации имеете такое поручение – речку срисовывать. А он: ни от какой, сам захотел. Сам, видишь ли! Что хочет, то и рисует. Разная работа у людей».
«Трудно»,- ответила сестра.
«А то, если легко, переходи в другой институт. Тут к Перфильевым родственник приезжал, тоже студент, рассказывал истории из древней старины по этой специальности и учится. Что ж, спрашиваю его, неужели государству столько специалистов по этим байкам нужно, что отдельный институт построили? А он: я, мол, об этом не думал, сколько их нужно. Учусь и все, потому что, мол, нравится. Мне, может, дрыхнуть до утра нравится, я ж себе не позволяю! А он себе – позволяет учиться, где нравится. Не о пользе думает, а об удовольствии. Целесообразности от такой учебы – никакой».
Сестра дивилась сумрачной зрелости младшего брата, робко рассказывала: учеба трудная, одних названий человеческих костей – две сотни с лишним, и все надо запомнить, а, кроме того, еще и мышцы – их тоже у человека ни много ни мало, а одних только поперечнополосатых около шестисот.
«Это хорошо,- удовлетворялся дядя Валя – не сложностью своего строения, а тем, что сестра при серьезном деле.- А то, если легко, переходи в другой, где трудно. Ты не заботься, что год-два потеряешь, я потерплю, лишь бы человеком стала. За это своим здоровьем расплачиваюсь. В десять ложусь, в три встаю».
«Не надо мне, Валя, помогать,- ответила как-то сестра.- Я и на стипендию проживу. Теперь уж полегче стало, ухитрюсь как-нибудь. Другие же ухитряются».
«Ухитряются! – дядя Валя усмехнулся.- Ухитряются и за живот хватаются.- Этой своей шутке он смеялся долго, редко у него шутки получались.- Агрономша у нас новая, прошлый год приехала. Молодая специалистка, тоже на стипендию жила. Зимой приехала, а к весне язва желудка открылась, врачи говорят: недоедание в молодые годы дало себя знать на желудке. Какой теперь от этой агрономши толк, когда она не об урожае думает, а за живот хватается,- он посмеялся опять.- Так что я тебя без помощи не оставлю, хотя свое здоровье и загроблю, это как пить дать»,- так закончил он свою речь.