ДеньГа. Человек в море людей. Часть 2. На конь!
Шрифт:
Машина тронулась, и Рая уцепилась обеими руками в скамейку. Качаясь в такт движению, она быстро обрастала страхами и дурными предчувствиями. Но вот городской асфальт кончился, и начало так мотать и трясти, что очень скоро из головы всё абстрактное вылетело – осталась только злая сосредоточенность на предстоящем и желание поскорее приехать, приехать хоть куда-нибудь, хоть к чёрту в зубы, лишь бы там не подбрасывало и не дробило друг о дружку онемелые челюсти, не перемешивало мозги.
Когда машина всё-таки замерла, и в распахнувшиеся створки двери рванулся свет, Рая от усталости даже забыла обрадоваться.
Автофургон остановился посреди деревенской площади. Стояло безветрие, и огромный клуб пыли от машины медленно расползался равномерно во все стороны. Блажили всполошенно собаки, голосили петухи, вскрякивали утки – деревня, словом.
Напротив возвышался клуб. Слева – школа. Справа – сельпо. Это всё, что успела разглядеть Раиса. Дальнейшее навалилось разом, и не то что смотреть – думать стало совсем некогда.
Шофёр вытащил из фургона два раскладных стола-прилавка, брякнул на них пару весов, Рябова с тяжелым стуком высыпала из мешка гирьки – и дело пошло. Люди, в существование которых ещё минуту назад не очень-то верилось – такой пустынной лежала площадь – мгновенно упёрлись двумя очередями в выносные прилавки. И пошёл торг! Брали не килограммами – десятками килограммов. На себя (побольше, с запасом), на родичей, на свата, на брата, на соседей, что в поле – весело, словом, брали, такой торговли Рая ещё не видела. Ножом она почти не работала – колбасу покупали, как говорят продавцы, палками да батонами.
Спереди шумела очередь, сзади весело покрикивал, поднося, будто снаряды, колбасу, шофёр, сбоку мелькала белыми рукавами халата Рябова – всё это Рая замечала лишь первое короткое время. Потом весь мир для неё сбежался в толстые поленья колбасы варёной, в палки колбасы копчёной, в циферблат весов, стук гирек, щелканье счётных костяшек и – деньги, деньги, деньги…
В основном деревня расплачивалась бумажными рублями да трёшками, очень редко – пятёрками. Чувствовалось: копились все эти купюры трудно, медленно, и откладывали их даже не столько от нищенских колхозных зарплат, которые совсем недавно начали выдавать вместо трудодней, а скорее от реализации излишков выращенного на личных огородах да в садах. Она бросала эту замусоленную разноцветь бумажек в плоский алюминиевый ящик, в коробку поменьше, тоже из алюминия, ссыпала мелочь. Подсчитывая сдачу, иногда путалась и вместо купюры зачёрпывала горсть монет. Правда, это быстро прошло – работная упряжь приладилась, притёрлась, и работа покатилась споро, весело и азартно, словно салазки по накатанной снежной колее.
В магазине Рая обязательно смотрела на покупателя, определяя, сколько можно заработать на нём, здесь же было не до психологии. Нет, поначалу она пыталась, но потом как-то всё упростилось, лица покупателей сначала смазались в какую-то одну загорелую обветренную физиономию, преимущественно женскую, а потом и вовсе – глаза исчезли, нос, рот, уши тоже, оставив некую звучащую плямбу на фоне плывущего от жары воздуха.
Когда всё закончилось, Рябова похвалила:
– А ты молоток, Раюха. Быстро, толково работаешь. Молотишь, как целое РайПО. Послушай… А у тебя ведь отчество – Поликарповна?
– Да. Раиса Поликарповна.
– Ишь ты… Сокращённо и будет – Райпо! – Рябова залилась удивлённым смехом. – Ну, голубушка, видать, на самом роду тебе написано колхозничков дефицитной колбасой кормить.
Так с лёгкой руки Рябовой у Зимняковой и появилось прозвище, которое пристанет к ней на всю её долгую торговую жизнь. Звать её будут так, разумеется, за глаза, но уши-то у неё есть, нет-нет да и услышит: «Наша Райпо то, наша Райпо сё». На что Зимнякова не обижалась и тем более не злилась – чего злиться-то, если само имя-отчество маркировало её торговую судьбу.
Но это будет потом, а пока Раиса на остроумное открытие Рябовой только вяло улыбнулась – у неё ныли плечи, ныли руки, ныло всё, что только могло ныть. Она сидела, изнеможённо ссутулясь, на перевёрнутом пустом ящике, отрешённо глядя перед собой, и в глазах её продолжали мелькать, мелькать, мелькать пятна, пятна, пятна человеческих лиц. Вдруг она встрепенулась: Рябова высыпала деньги из алюминиевых коробок в большую кожаную сумку. Мелочь опрокинула всю разом, та зазвенела струей и тут же смолкла, успокоилась; купюры рябовская рука захватывала горстями и торопливо пихала в другую сумку.
Рябова заметила заострившийся взгляд напарницы, понимающе усмехнулась и, запустив руку в сумку, яростно пошуровала там и выдернула горсть смятых бумажек. Кулак её сжался добела, купюры корчились и трещали.
– А! – воскликнула Рябова. – А!! Вот они где у нас! Вот где они, сударики! И-е-х!
Рот Зимняковой наполнился слюной. Сглотнув, она засмеялась, потом спросила сквозь смех:
– И по сколько ж нам?
Рябова сразу построжела.
– По столько, – отрезала она, бросая смятые купюры в сумку и защёлкивая замок. – Не торопись, Раюха. Тише едешь, ловчее спрыгнешь.
– Точно, – подтвердил спрыгнувший из фургона на пыльную убитую землю площади шофёр. Он только что закончил сворачивать импровизированные торговые места. Зубы его скалились ещё шире, чем прежде, кепка сидела на голове козырьком назад. – Но ко мне, Петровна, эта пословица не относится. Люблю быструю езду. Гони монету!
Рябова молча достала из кармана своего рабочего белого халата стопку рублей и сунула их в его сложенную ковшиком левую пятерню. Шофёр пересчитал и смешно оттопырил губы.
– Маловато будет, Петровна. Как-никак, не меньше полутора тонн сегодня вот эти руки перекидали. Так что, добавить бы, Петровна, а?
– Мало?! – возмутилась Рябова. – Как всегда платила, так и сегодня плачу.
– Как всегда было раньше, а теперь – мало. Товару-то прибавилось!
Рябова дёрнула его за рукав и потащила за машину.
– Вот что, малый, – услышала Рая приглушённый говорок Рябовой. – Ты с кем о таксе договаривался?
– Ну, с самой.
– Вот с ней и выясняй, мало тебе или нет! Понял? А мне мозги не пудри. Подрядился, так будь добр. А то… Смотри, замену найти недолго. Желающих навалом. Копытом бьют! Рогом роют! А ты можешь попробовать поискать, може, где больше заплатят.
– Да я что… я так только…
– Только-постолько, – передразнила Рябова. – Кончай бодягу, поехали, нечего тут торчать у всех на виду. С такими деньжищами – только на грех колхозничков наводить. Едем, пока они не опомнились!
22 руб. 40 коп. Коси сено, пока вёдро
На обратном пути трясло уже меньше – Раиса поглядывала на грохочущие друг о дружку и об пол пустые ящики, время от времени отталкивала ногой наползавшие от тряски прилавки и, шевеля губами, вела подсчёты. Картина вырисовывалась настолько феерическая, что Раиса даже испугалась: как бы не сглазить. Да и… Ещё неизвестно, сколько ей выделят, деньги-то все у Рябовой. Самый жирный кус, естественно, уйдёт к заведующей, потом – к Рябовой, шофёр свое уже получил, а ей… Кто она такая? Бросят кость, и будь довольна.