ДеньГа. Человек в море людей. Часть 2. На конь!
Шрифт:
– Ну а доведись тебе услышать стук в окно? Ты бы как поступил?
– Хм! – усмехнулся я и смущённо поскрёб затылок. – А я и поступил. Причём, и так, и эдак, и всё за один вечер.
– Это как это? – не поняла Любава. – И так, и эдак?
– А так. Одновременно и пустил, и не пустил.
И поведал, как однажды осенью в один из поздних вечеров именно что раздался стук в окно. И увидел я за стеклом лицо мужика лет тридцати-тридцати пяти с какими-то растопыренными, шалыми глазами. Взлохмаченный, он тянулся носом к оконной раме и сбивчиво бубнил, по временам даже вскрикивая от возбуждения, что отстал от поезда, что со станции его попёрли (она и вправду закрывалась на ночь ровно в 21:00), что
– Хозяин! А, хозяин! Пусти на ночлег! – кричал он мне. – До утра мне и надо-то! Хоть в сенцах постели, на полу – только б не на улице!
– Ты что, дурак? – говорю я в приоткрытую форточку. – Куда я тебя пущу? У меня жена, дитё малое. А я тебя первый раз вижу. Много вас тут таких шарахается!
Тут надо пояснить: на такие слова я имел полное право. Мы тогда жили не в нынешнем новом доме у озера, а в старом небольшом полудомишке у железной дороги, буквально в тридцатке метров от перрона. Ну, натуральное дело, забредал к нам на двор всякий-разный народишко. А дважды даже и в дом залезли, хорошо хоть в наше отсутствие. Взяли так, по мелочи, у нас и взять-то чего особо тогда не имелось. (Нет, один перстенёк, который я жене в день помолвки преподнёс, с кро-о-хотным бриллиантом, всё же умыкнули. На нём-то и погорели паршивцы, когда пытались толкнуть добычу у ювелирного магазина. С поличным взяла милиция). Ощущение мы оба раза испытали – препакостнейшее. Как представишь, что в поисках денег какие-то гадёныши дотрагивались своими грязными воровскими лапами до твоего постельного белья, ощупывали одежду, разгуливали по твоим комнатам в своих грязных воровских башмаках… Бр-р!
Вот, оказывается, до сих пор помню то ощущение гадливости – будто по лицу грязной лапой мазнули, и умыться долго не позволяли…
Ну, третьего раза мы дожидаться не стали – кобеля завели. Злю-ю-щего… Такого, что и сами его рыка побаивались. Сразу стало спокойнее. Вот и тогда, когда мужик этот припозднившийся во двор к нам вломился, пёс так заходился лаем, до хрипоты, до сипа. Не зря мужик за окном всё время косился на него, опасался, как бы не достал. Или того хуже – с цепи не сорвался. Бойся, бойся, волчий хвост!
– Да от какого поезда ты мог отстать! – рассердился я. – У нас ведь не станция – полустанок! Только электрички и останавливаются.
– Вот! – заорал опять незваный гость. – От электрички и отстал. Вернее, не успел. Бегом от автобусной остановки бежал, а она, сволочь, хвостом мне мигнула, и – того… Последняя была! Ну пусти, мил человек! Замёрзну ведь! Ну, человек ты, или кто?! – уже отчаяваясь, взмолился отставший от поезда, или кто он там.
А осень уж на зиму поворачивала, и по ночам действительно подмораживало – что делать? Пустить – нельзя. И не пустить – нельзя. Делать-то – что?! Вот принёс Господь… или чёрт… или бес его знает кто.
– А давай его в веранду пустим, – вдруг подала голос жена, всё это время тихо стоявшая у меня за спиной.
«Оба-на! – сказал я себе. – А ведь вариант! Дверь, ведущая внутрь дома из веранды, даже крепче наружной, и запоры надёжные».
И я с облегчением вздохнул. Как-то зацепило меня его отчаянное «Человек ты, или кто?!» Именно этот призыв к человечности и подвиг меня к решению, которое после предложения жены оформилось окончательно.
А всё потому, что я вдруг вспомнил случай из далёкого детства. Мне было одиннадцать лет, когда волею судьбы оказались мы с мамой в незнакомом городе. Поезд привёз нас поздно, свободных мест в гостиницах, разумеется, не оказалось, и я хорошо помню, как сели мы зачем-то в автобус – и ехали в нём незнамо куда. Незнакомый город, незнакомые жители незнакомого города, незнакомые дома за окном автобуса, идущего по незнакомому маршруту – ну всё, всё незнакомое, всё чужое… Да ещё темень ночная. Сидевшая напротив нас женщина, видимо, заметила нашу с мамой растерянность, стала расспрашивать, кто мы, откуда, зачем приехали. А когда поняла, что нам и ночевать-то негде, запросто пригласила к себе. У меня было – да и теперь есть – полное ощущение, что она спасла нас. И ещё помню, когда мы наутро уходили, и мама её горячо благодарила, та женщина сказала, очень просто и очень доходчиво: «Да будет вам! Что мы, не человеки, что ли».
И вот когда этот лишенец за окном воскликнул: «Да человек ты, или кто?!», я тотчас и припомнил тот чужой город, и ту добрую женщину из автобуса…
В лёгкой летней верандочке, пристроенной к дому, царило, конечно, не Сочи, но на диване, что там стоял, да под толстым ватным одеялом… Чем не купе в вагоне «СВ»?
На том и порешили. Я велел гостю подождать, а сам отнёс туда толстое ватное одеяло, подушку, постельное бельё, жена быстрёхонько собрала гостю повечерять, чай заварила. Ну, оставили ему там всё на столике, наружную дверь веранды я открыл, зашёл в дом и заперся изнутри. Потом вышел через задний двор и придержал пса – таким-то хитрым макаром и впустили незнакомца в веранду. Что называется, безконтактным способом. Так и вышли из положения. Ночь, правда, выдалась не из спокойных – просыпался я на любой стук-грюк-шорох, но ничего, обошлось.
А рано поутру гостя уже и след простыл. Прямо по Гоголю – отбыл на заре, как толстый помещик … А у нас – отставший от поезда, или кто он там был на самом деле… Да кто бы ни был – всё человек…. Я даже не понял, как он пса миновал. Дождался, видно, когда наш грозный сторож за угол дома зашёл, или в будке своей прикемарил. Улучил момент, да и прошмыгнул.
21 руб. 30 коп. «Детский вопрос»
Спокойно, Маша! Я – Дубровский.
(Фраза, ушедшая в народ и оттуда более
не возвращавшаяся).
– Да-а… – задумчиво протянула Любава. – И вправду, и так, и эдак. На ночлег пустил, а в дом нет. Хитро! Оказывается, и мы, женщины, можем дельный совет дать. Да, мой повелитель?
– О, да, моя болтушка. Заговорила ты меня совсем. Всё. Пора делом заняться.
– Это которое вы войной называете? Нет-нет, подожди Дениса включать. У меня неотложный вопрос! Пока не задам – измучаюсь. О, мой повелитель, пожалуйста!
– Что за вопрос такой! Да ещё срочный… Ну ладно, давай. Только один, слышишь?
– Ты вот про воров говорил… Может, я чего-то не понимаю в ваших человеческих делах. Даже не может – точно многого не понимаю. Но… А тебе не кажется, что это ваше дело… Ну, ты только что говорил – противно, когда к тебе домой залезают. Но вы тоже … Залезть к этому Димодееву хотите. Фу! Слава Богу, сформулировала.
– Чем же мы тогда от тех воров отличаемся, да?
Гм! Честно говоря, я никак не ожидал от механической штучки, пусть даже этой штучкой являлась моя Любава, такой нравственной тонкости.
– Видишь ли, дорогая моя, воры обчищали мой дом, а мы собираемся получить своё (ну, не без премиальных, конечно) – подчёркиваю: получить своё с предприятия, которое Димодееву – по совести! – не принадлежит. Он его сам украл. Причём – у брата!!
– А! Поняла: классическая ситуация «Вор у вора дубинку украл». Да, мой повелитель?
– Нет, глупая! – я начал, откровенно говоря, сердиться. – Мы не воры. Мы, по своей социальной фунции, – народные мстители. Звучит несколько выспренно, однако по сути верно. Так что тут скорее случай Дубровского. Мы – благородные разбойники. Вот.