Деревянные космолеты (Мир и Верхний Мир - 2)
Шрифт:
– Маракайн, что ты наделал?
– взревел через секунду король, семеня ему навстречу. Его живот колыхался в такт шагам.
– Что еще за фокусы?
– Никаких фокусов. Смотрите сами, Ваше Величество.
– Толлер говорил во весь голос, но не глядел на короля, а лишь косился. Если бы здесь действовал дуэльный кодекс, поединок можно было бы считать законченным или приостановленным, но все знали, что для Каркаранда правила чести - пустой звук, он всегда готов на любую подлость, лишь бы разделаться с противником.
Еще секунду Толлер поглядывал на короля, а
– Выбирай, болван, - ласково произнес Толлер.
– Жизнь или смерть.
Не напирая больше, но и не пятясь, Каркаранд безмолвно глядел на. него, и глаза его превратились в бледные щелочки, затянутые кровавыми паутинками. Физиономию Каркаранда пересекли вертикальные складки, и Толлер поймал себя на мысли, что готов к поступку, противоречащему его натуре.
– Каркаранд, пошевели мозгами, - изрек Чаккел, приближаясь к дуэлянтам.
– Какой мне прок от фехтовальщика с разрубленным хребтом? Ступай, займись своими обязанностями, а это дельце мы уладим в другой раз.
– Есть, Ваше Величество.
– Каркаранд отдал честь и отступил, ни на миг не сводя глаз с лица Толлера. Наконец он повернулся кругом и строевым шагом направился к казарме. Кольцо зрителей поспешно разомкнулось перед ним. Чаккел, склонный прощать своих помощников (исключая Толлера), дал толпе знак разойтись, и она мигом исполнила королевскую волю. Через несколько секунд Толлер и монарх остались вдвоем на залитой солнцем арене.
– Ну, Маракайн!
– Чаккел протянул руку.
– Показывай.
– Конечно, Ваше Величество.
– Толлер открыл полость в рукояти и продемонстрировал расколотый пузырек, выпачканный в желтой жиже. В теплом воздухе растекся резкий запах, напоминающий зловоние белого папоротника. Держа меч за основание клинка, Толлер протянул его Чаккелу. Тот брезгливо сморщил нос.
– Бракковая слизь?
– Да, только очищенная - так она легче снимается с кожи.
– Не важно.
– Чаккел опустил глаза и пнул рукоять Каркарандова меча. На черном обломке клинка в тех местах, где дерево подвергалось разрушительному воздействию жидкости, виднелась пена.
– Все-таки я повторяю: это хитрый фокус.
– А я утверждаю, что тут нет никакого фокуса, - возразил Толлер. Когда солдату предлагают новое, совершенное оружие, только дурак будет упрямо держаться за прежнее - таково непреложное требование военной логики. С этого дня оружие из бракки можно считать устаревшим.
– Он сделал паузу и многозначительно посмотрел на грандиозную выпуклость Старого Мира.
– Оно принадлежит прошлому.
Чаккел вернул ему стальной меч и широкими шагами описал по плацу круг, прежде чем пронзил Толлера суровым взглядом.
– Не пойму я тебя, Маракайн. Ну почему ты вечно ищешь
– Необходимо прекратить вырубку бракки. И чем раньше, тем лучше.
– Ага, снова за свое! А если я всем расскажу про твои плутни?
– Слишком поздно.
– Толлер быстро обвел большим пальцем ряды казарм. Многие солдаты видели, как мой стальной меч выдержал самые сильные удары Каркаранда, видели, что произошло с его клинком. Им рот не заткнешь, Ваше Величество. Отныне они будут волноваться и очень неохотно пойдут в бой, зная, что их оружие - не самое лучшее. А потом вспыхнет мятеж... Понимаю, эта мысль кажется вам возмутительной, но изменник, возглавивший его, не постесняется посулить гвардейцам новые стальные мечи. Этого хватит, чтобы с сотней подручных он взбаламутил тыс...
– Довольно!
– Чаккел с хлопком прижал к вискам ладони и простоял так, шумно дыша, несколько секунд.
– Отдай дюжину своих проклятых мечей Гагрону из Военного Совета. Я его предупрежу.
– Премного благодарен, Ваше Величество!
– Толлер постарался заглушить в своем голосе нотку торжества.
– А как насчет помилования фермера?
Что-то шевельнулось в коричневых недрах царственных глаз.
– Ты слишком многого требуешь, Маракайн. Ты одолел Каркаранда хитростью, так что твоя ставка прогорела. Скажи спасибо, что я не требую положенной платы.
– Но ведь я четко сформулировал условия.
– Толлера обозлила новая уловка короля.
– Я сказал, что смогу одолеть любого вашего фехтовальщика, пока в моей руке - этот меч.
– Ну вот, теперь ты юлишь, как дешевый кейлианский стряпчий.
– На лице Чаккела потихоньку вырисовывалась ухмылка.
– Или забыл, что считаешься человеком чести?
– Здесь только один человек, в чьей чести можно усомниться.
Эта реплика - смертный приговор самому себе - быстро растаяла в окружающем безмолвии, однако Толлеру казалось, что ее эхо все еще блуждает по галереям его разума. "Наверно, я и впрямь решил покончить с собой, подумал он.
– Ну почему тело опережает разум? Почему оно спешит навстречу смерти? Может быть, знает, что ум робок, и на него нельзя положиться? Неужели каждому самоубийце свойственно колебаться над склянкой яда?"
Охваченный тягостными раздумьями, он заставил себя заткнуться и окаменеть лицом, ибо единственное, что он мог сделать в эти минуты перед королем, - выказать хоть тень раскаяния. Поздно было просить прощения; содеянного не исправишь. В государстве Колкоррон оскорбление правителя неизбежно каралось смертью, и Толлеру оставалось только одно - мысленно проститься с Джесаллой, которая скоро узнает, что ее муж сам себе возвел эшафот.
– Мне всегда это чем-то напоминало игру, - произнес Чаккел скорее укоризненно, нежели гневно.
– Раз за разом я прощал тебе выходки, за которые с любого другого заживо содрал бы шкуру, и даже сегодня, если б ты дрался с Каркарандом как полагается, я бы охотнее остановил его меч под конец, чем увидел твою смерть. По моей личной прихоти, Толлер. По правилам нашей тайной игры. Ты хоть понимаешь?