Деревянный хлеб
Шрифт:
Санька присел на корточки рядом с Юркой — на песчаной плешинке, величиной с ладонь, четко отпечатался узорный след велосипеда сапожника.
— А ты говорил! Я как Натти Бумпо! — ликовал Юрка. — Вон туда он уехал, туда!
И друзья снова помчались — к той деревне, что справа.
Дома отступили от церквушки, она стояла на кладбище, среди очень густых деревьев. Саньке всегда было неприятно глядеть на деревья кладбищ. Они там обычно большие, в узлах, как в бородавках, редко встретишь дупло или сухие ветви; все деревья какие-то хищные,
Котомка
У домов дорожка снова раздвоилась на тропки, словно притянутые двумя улочками деревни. Юрка снова пробежался на четвереньках, опустив нос к земле.
— Нашел! — опять завопил он. И опять помчались.
— Что — нашел? — с интересом спросил лохматый дед из-за плетня.
Юрка затормозил. Они увидели сапожника. Три Поросенка расположился совсем недалеко от них, на ступеньках магазина; он сжимал коленями стальную лапу и колотил молотком по каблуку башмака. На траве сидела очередь: с ботинками, туфлями, сапогами.
— Что — нашел-то? — нетерпеливо повторил дед.
— Ничего, — вздрогнул Юрка. — Эту… ну… пуговицу.
— А орешь, — осудил дед. — Глотка твоя воробьиная!
Через много лет, почему-то вспомнив этого деда, Санька подумал: почему тот сказал «воробьиная», а не «петушиная» или какая-нибудь «орлиная»? Видно, он знал, о чем говорил: не о громогласности Юркиного крика, а о его пустозвонстве. Отыщет воробей на дороге зернышко и так расчирикается, бросаясь с налету, будто нашел целый мешок пшеницы.
Три Поросенка осмотрел башмак, как бы придираясь к своей работе, и отдал человеку из очереди. Человек бережно положил на ступеньку три куриных яйца.
— Следующий! — выкрикнул сапожник. — Поторопись, у кого куры завелись!
— Вот тебе и хлеб… — хмыкнул Санька. — Яйца выколачивает.
В низинке, за магазином, поблескивала местная речка, от нее веяло прохладой и ленью.
— Пошли… искупаемся? — предложил Юрка и повел велосипед за руль мимо сапожника.
— А я тебя знаю, — прошамкал Три Поросенка, в губах он сжимал гвоздики.
— Нет, не знаете, — испуганно сказал Юрка. — Не знаете. И я вас не знаю.
— Не тебя, — сапожник показал молотком на Саньку, — его знаю. А тебя где-то видел, — уточнил он.
— Не видели, — упорствовал Юрка.
А Санька, как конспиратор, тоже глупо и растерянно забубнил:
— И меня не знаете, я вас не знаю.
Сапожник чуть не поперхнулся гвоздиками, вынул их из губ и изумленно спросил:
— А разве ты это не ты?! Разве не в нашем коридоре живешь?!
— Ах, это вы? — деланно удивился Санька. — А я-то гляжу, на кого похож! — повернулся он к Юрке.
— Не узнал, — удивился и Три Поросенка. — Богатым буду.
— Будете, — покосился Санька на куриные яйца.
Сапожник подмигнул, кинул в рот гвоздики, небрежно, как семечки, и вытолкнул языком
— А вы чего сюда?.. — прошамкал он.
— Мы рыбу ловить приехали, — быстро ответил Санька.
— А удочки у вас где?
— В кармане, — нашелся Юрка. — Донки!
И, дернув друга за руку, заспешил к речке.
Очередь безучастно посмотрела им вслед.
Речка оказалась небольшой, вся в кувшинках и зарослях. Стайка красноперок, шевеля яркими лепестками плавников, чутко отошла от берега. Повсюду из воды торчали колья: затон был вкривь и вкось перегорожен бесчисленными вентерями.
Проплыл на лодке мужчина, вентерь горбился у его ног сетчатыми кругами ивовых прутьев, сетка высыхала пятнами, под кормой устало елозил пузом по днищу черный слизистый сом.
— Сомяра! — уважительно заметил Юрка.
Прошел по другому берегу парень с ружьишком, на поясе у него болтались кряквы и чирки.
— Че, охотничий сезон по радио объявили? — хохотнул мужчина в лодке.
— Не-а, — усмехнулся парень. — Так то ж вороны, не видишь?
— Вижу, — уплывая, откликнулся мужчина и развел руками: — Вот с такими шеяками!
Санька и Юрка осторожно искупнулись у берега. Попробуй поныряй — враз в вентерях запутаешься.
Где-то хлопали выстрелы… Скользили мимо плоскодонки и выдолбленные из толстенных бревен лодки-долбленки с сетями на днище.
Четверо мужиков, в трусах и фуражках, с черными от загара лицами, шеями и кистями рук, вытягивали из затона приволочку — бредень метров этак в пятьдесят длиной. Щуплый парнишка метался по отмели и, вздымая буруны, загонял рыбу. Одноногий дядька тяжело скакал на костыле по песку и колотил длинной палкой по прибрежным зарослям куги.
— Эй, пацаны! — натужно взголосил он. — Загоняй! Че глазеете?
Санька и Юрка, позабыв обо всем на свете, бросились помогать. Река заходила ходуном. Заколотили палки по тростнику. Будто смерч пронесся — зелеными вениками поникли сломанные стебли. И вот мужики, тянущие бредень вплавь, почувствовали под ногами дно и начали сводить крылья.
На отмель, взмучивая песок, тяжело выползала мотня бредня, в ней ошалело метались круглые золотые караси и черно-зеленые короткие щуки. Мужики с лихим криком вытащили бредень на берег.
Щуплый паренек и дядька на костыле складывали рыбу в большущую корзину, а мужики закурили, достав кисеты и бумагу из-под сухих фуражек.
— Держи, — одноногий дядька кинул Юрке и Саньке пяток карасей. Подумал и добавил несколько щучат.
— Жирно больно, — зыркнул паренек.
Мужики взвалили приволочку на плечи и цепочкой направились вниз по берегу. Паренек навьючился их одеждой, связанной в узлы, и побрел следом. А одноногий дядька зашкондылял с корзиной. И не заметил, как из нее выпрыгнул толстый карась. Санька поднял его, карась был тяжелый, он вздрагивал в руке и безголосо разевал рот. Санька взглянул на Юрку, догнал одноногого и бросил карася в корзину.