Держась за воздух
Шрифт:
целовать охламона в мохнатую морду,
ритм мурчания встраивать в собственный пульс,
отдыхая от форте
бестолкового сердца, живущего тем,
что заведомо ложно, как всякое чувство.
На паучьей слезе повисать в пустоте.
...Много лучше, что пусто.
Слушать дождь, пить горячий, на ягодах, чай,
вспоминая: язык — для познания.
Вкуса.
Пассифлора, малина, изюм, алыча —
и ни грамма
В плед укутавшись, думать о новом панно,
сочетая дары разноморья и просек,
и, прищурясь, смотреть, как в оконном кино
Это время, в котором нет места, но всё ж
есть круг света над вечно спешащим курсивом.
А пока в заоконье бесчинствует дождь,
ни к чему перспектива.
ВСЁ ОСТАЁТСЯ
Всё остаётся в силе: пролитый свет
красок закатных,
вкрадчивый майский ветер,
жук, что в сведённой ладошке негромко светит,
преумножая чувство, с которым нет
смерти как безысходности бытия.
Лает собака: отрывисто, нервно, гулко.
Вечер-монах пробирается переулком,
полнится звёздами — с горкой — его скуфья.
Подзадержался в выси, теперь спешит
ужинать сырным кусом, подсохшим хлебом,
терпким настоем из яблок седьмого неба,
долго томимом на тихом огне души.
Я потеряла многое, но оставь,
господи, малые крохи былого чуда —
жажду водой не занятого сосуда —
мне, не имеющей больше волшебных прав.
Он не ответит, поскольку неслышна я,
но улыбнётся ясно и беспричинно,
глядя на то, как в ладони большой и сильной
дремлет до света продрогшая жизнь моя.
ПАРАЛЛЕЛИ
VENI VEDI VICI
1.
Читай.
Читай — всё скажет глубина,
которая не всякому видна,
поскольку суть укрыта в междустрочьях.
Поймёшь намёк?
Услышишь ли?
А впрочем,
история не ведает стыда
и скуки сослагательного «если б».
2.
Он видел смерть, стоял у края бездны,
и кровью напоённая вода
бурлила, принимая щедрость жертвы
безжалостным хтоническим богам.
Он здесь за малым не погиб и сам,
но провело сквозь гибельные жерла
предчувствие великих перемен.
Дробился
цветы алели в страшных рваных ранах,
и уносил к другим пределам Граник
тела всех тех, кому открылся тлен.
Но звал живых клич боевого горна,
летели дни под мерный скрип седла,
и он, не отступавший никогда,
без боя брал чужие города —
и, подчинившись, Персия легла,
открыв живот и трепетное горло.
3.
Богатым краем прирастает карта,
и мысль завоевателя дерзка,
хоть впереди — неведомое завтра
и тёмный час, когда наверняка
всё унесёт подземная река,
но это после,
позже,
а пока
ночь заливает окна чёрным дёгтем,
идут дожди над царством македонян,
и мир простёртый влажен и покорен,
как женщина, припавшая на локти.
СЛЕД
Закрой глаза.
Не двигайся.
Не думай.
Под веками проступят океаны,
и времена, вопящие как гунны
в ущельях узких улиц Орлеана,
уйдут на дно, где всякому аттиле
найдутся и сражение, и место,
чтоб обрести не деву, так могилу.
Смирение — одна из форм протеста,
и раз до крика не хватило звука
из ряда гласных робкой середины,
молчи.
Молчи.
Молчание — не мука,
молчание — созревшая лавина,
готовая от шороха сорваться,
поэтому не двигайся.
Доверься
бездонной тишине и чутким пальцам,
уже узнавшим профиль на аверсе
монеты из времен, расцветших ало
кипучей жаждой, яростью и страхом
народов тех, не сбывшихся за малым.
Но к праху прах.
Умеет вечный пахарь
укрыть в земле и кости, и победы:
идеи, плоть — для времени едино.
Не двигайся.
Молчи.
Идёт по следу
тот самый звук из робкой середины...
САРМАТСКОЕ
Как летели сарматские кони дорогами Понта,
как звенели подковы над бездной, по воле сезона
становящейся твердью, лишь звёзды бессчётные помнят —
если в плазме кипящей найдётся подобье нейронов.
Был ли холод так значим, что приняли женщины силу,
или женская сила ковала себя и пространство —
кто и мог рассказать, тыщи лет как порублены в силос,
и развеяло время все признаки бабьего царства.
<