Держава (том третий)
Шрифт:
Подумав, направил минный транспорт ближе к городу, и выдвинул властям ультиматум, требуя разоружиться, а не то он прикажет открыть стрельбу по минному транспорту и полгорода взлетит на воздух.
Струхнувшие моряки «Буга», узнав о решении Шмидта сделать их героями революции, немедленно открыли кингстоны и затопили корабль, вплавь добравшись до берега.
Главный «карбонарий», что, по его понятию, как раз равнялось чину контр–адмирала, шёл вдоль эскадры на контрминоносце «Свирепый». Стоя на палубе, он видел реющие на мачтах красные флаги. Но лишь на незначительной части кораблей.
«Первоначальный план не сработал, — растерялся он. — Следует переманить на свою сторону офицеров».
Прибыв на крейсер, прошёл в кают–компанию, где содержали захваченных офицеров, и держал перед ними революционную речь.
Однако его бывшие сослуживцы подняли лейтенанта на смех, попеняв к тому же, за самовольно присвоенный чин.
Со Шмидтом случился припадок, а после него — бабья истерика, как определил состояние вождя кондуктор Частник.
— Я требую немедленного созыва Учредительного собрания, — слал по всем инстанциям
— Ему нужен врач… Психиатр, — покрутил у виска пальцем адмирал, обращаясь к назначенному Киевским штабом командующему сухопутными войсками генералу Меллер—Закомельскому. — Сил для подавления мятежа у нас достаточно. Прибыли войска из соседних губерний, — начали расстановку воинских частей и артиллерии для отпора бунтовщикам.
Для начала Чухнин приказал капитану канонерской лодки «Терец», которой командовал друг детства Шмидта и его однокашник по училищу, капитан второго ранга Ставраки, перехватывать и пускать на дно буксиры с очаковскими моряками.
Увидев это, Шмидт приказал открыть стрельбу по городу, но получил в ответ шквал огня. После нескольких попаданий крейсер загорелся.
Пётр Петрович героически погибать вместе с матросами, затеявшими эту бузу, не захотел.
— Товарищи, — обратился к приходившим к нему делегатам, — нам следует сохранить свои жизни и продолжить восстание на Балтийском флоте. Там меня знают и поддержат… Предлагаю перейти на миноносец и следовать в Турцию или Румынию.
Но отошедший от борта «Очакова» миноносец в минуту был подбит и захвачен. Находившегося на нём Шмидта, переодетого уже в матросскую робу, арестовали. Его помощников тоже.
Установленные на Малаховом кургане и Историческом бульваре батареи полевой артиллерии начали обстрел казарм флотской дивизии.
Рота Банникова, в составе батальона и других воинских частей, как только смолкла канонада, пошла на штурм казарм.
— Патронов не жалеть. При малейшем сопротивлении стрелять на поражение, — отдал он приказ подчинённым.
К вечеру 15 ноября, основной мятеж был подавлен. В плену оказалось две тысячи моряков. «Очаков» горел в течение двух суток, затем буксиры отвели его в глубь бухты, к устью Чёрной речки.
«Офицеры меня ещё не предавали… Этот первый, — размышлял о трагических событиях в Севастополе государь, читая записку Трепова. — И ведь его дядя, Владимир Петрович Шмидт, верный служака и неплохой человек, достигший всего, о чём может мечтать моряк. С 1898 года полный адмирал с тремя орлами на погонах и кавалер всех российских орденов. Теперь — сенатор. Но не сумел воспитать племянника… Другого–то правильно воспитал. Как пишет Трепов, сводный брат предателя, тоже лейтенант Шмидт, превосходно зарекомендовал себя в Порт—Артуре, заслужив орден Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость». Бог спас его при гибели «Петропавловска», но вскоре был ранен в штыковом бою на сухопутном фронте. Прекрасно воспитанный офицер, — оторвал взгляд от записки, убрав её в стол. — А всё оттого, что народ теряет веру в Бога. Вот от этого и идут беспорядки. Сейчас простые крестьяне более монархисты, чем отцы церкви. Подозреваю, что большинство членов Синода, в глубине своей души — либералы и тоже недовольны царской властью, забывая, что я не только император, но и Помазанник Божий… Особенно старается об этом забыть Санкт—Петербургский Антоний. Заклевал Московского митрополита Владимира за «Слово», которое произвело в Москве сильное впечатление. Либеральное духовенство подняло просто птичий гвалт, особенно профессора Духовной академии, обвиняя архипастыря в черносотенной агитации. А чем она плоха? Следует поддержать монархическое движение, — задумавшись, вновь достал из ящичка стола записку Трепова. — Вот. Синод вынес порицание московскому митрополиту. Как жаль, что Победоносцев постарел и не стал оказывать на Синод прежнего влияния. Иерархи церкви, какие бы взгляды не исповедовали, считают недопустимым вмешательство светской власти в церковные дела. Я для них — светская власть. Моё намерение сменить митрополита Санкт—Петербургского Антония, на епископа Житомирского, тоже Антония, но Храповицкого, образованного молодого проповедника монархических взглядов, вызвало глухое недовольство членов Синода. И сам Антоний Храповицкий заявил мне, что устранение законного иерарха светской властью является делом антиканоническим, и что по этой причине он не станет занимать столичной митрополии. Священники понимают служение России по–разному. Один, в столице, повёл народ на штурм самодержавия, другой, в Маньчжурии, повёл солдат на врага, защищая Россию… Главное желание членов Синода — созыв Поместного Собора Русской Церкви и восстановление Патриаршества. Как всегда «прогрессивная общественность» стала вести разговоры не только о конституции и парламенте, но и использовала чисто церковное желание, полагая, что Патриаршество послужит ограничению царской власти. Либералы даже не думают, что возрождение Патриаршества является и моим желанием. В этом вопросе я абсолютно разошёлся взглядами с Победоносцевым, считавшим, что Патриаршество вредно, а следует все усилия направить на укрепление православного самодержавия. На весенней сессии Синода высшие иерархи решили ходатайствовать о созыве первого за двести с лишним лет Поместного Собора и избрать Патриарха. Помню, сказал им, что сам много думаю об этом и пришёл к заключению, что время назрело: «И даже есть человек, которого хочу предложить вам для избрания…» «Кто же он?» — заинтересовались епископы и особенно Антоний Вадковский, примеряющий мантию на себя, — мысленно усмехнулся Николай: «Человек этот —
Через несколько дней император узнал, что в Саратове, при умиротворении крестьян, погиб бывший военный министр, генерал Сахаров.
«Вопреки ожиданиям, Манифест не внёс успокоения в России, — размышлял император, читая докладные записки Трепова. — Витте с моим двоюродным дядюшкой ошиблись. Трепов пишет, что даже либералы восприняли Манифест как первый шаг к свержению политического строя. Что касается революционных партий, то они восприняли его — как слабость власти. Так оно и есть. В Петербурге, практически, всем руководит Совет рабочих депутатов. Как докладывал Трепов, председателя одиозного Совета, Носаря, в конце ноября арестовали — не суй свой нос в дела управления, — мысленно улыбнулся своей шутке. — Но ничего не изменилось… Совет благоденствует, и сегодня опубликовал «Финансовый манифест», в котором призывает население подрывать рубль. Я им — различные свободы, а они в благодарность — финансовую систему подрывать надумали, — шевеля губами прочёл: «Следует отказаться от амортизационных выплат, — это неграмотные работяги заводские так пишут, — и от всех выплат в пользу государства. При заключении любых сделок, включая заработную плату, оплата должна производиться золотом, а в случае, если сумма не превышает пяти рублей, полновесной монетой. Все депозиты, — какие умные в Росси рабочие, — должны быть отозваны из государственного банка, и выплаты должны производиться золотом…» — А Витте бездействует, — пригласил на аудиенцию Трепова, приказав завтра же, третьего декабря, арестовать верхушку, и к чёртовой матери разогнать Совет.
Дмитрий Фёдорович, доложив министру внутренних дел Дурново о намечающемся мероприятии, вызвал начальника Петербургского охранного отделения Герасимова.
— Александр Васильевич, государь недоволен сложившимся положением вещей… Только не говорите, что вы предупреждали, — неотрывно глядел в серые глаза жандармского полковника, отмечая, что тот не отводит взгляда. — Я знаю вас как упорного и решительного руководителя, для чего и перевёл из Харькова на высокую должность в столице. Я рассчитываю на вас, — перевёл взгляд на бородку клинышком и аккуратные усы. — Государь попенял мне за убийство Виктора Викторовича Сахарова…
— Эсеры, ваше превосходительство, извините, что перебил, вроде бы и отказались от террора но, по–видимому, лишь на словах. Я внимательно читаю их центральную газету «Революционная Россия», где, выжившая из ума Брешко—Брешковская…
— Подходящая фамилия для революционерки, — хмыкнул Трепов.
— Так точно… Зовёт интеллигенцию пропагандировать крестьян: «Мы, интеллигенция, должны не только звать народ на образование боевых дружин, мы должны самолично стать рядом с крестьянином, взять ружьё и нож в свои руки, дать ружьё и нож в руки товарища крестьянина и — плечо с плечом, грудью впереди — нападать на врага народа нашего», — оттарабанил по памяти полковник.
— Действительно, чокнутая старуха… Родная сестра бабы Яги, наверное, — пошутил генерал, тут же вновь став серьёзным.
— Так точно. А заканчивает каждое своё письмо словами: «В народ, к оружию», и подписывается: «Катерина». Крестьяне, кое–где, начинают действовать, как их учат агитаторы — жгут усадьбы и производят всевозможные потравы. Сейчас эта «бабушка русской революции» приехала в Россию.
— Не приехала, а на метле прилетела.
— Так точно.
— Вы когда–нибудь улыбаетесь, господин полковник?