Держава (том второй)
Шрифт:
Плеве проснулся в хорошем настроении, но не сумел, как ни старался, вспомнить сон: «А ведь что–то же снилось», — напряг память, но, усмехнувшись, мысленно махнул рукой на эти бабские заморочки.
Выпил крепкий, прекрасно приготовленный кофе. Затем камердинер ловко побрил его прекрасной бритвой Роджерса, и помог надеть вицмундир.
Ленту с орденом министр одевать не захотел: «И так прекрасно выгляжу», — подшутил над собой, причесав встопорщившиеся седые усы и пригладив волосы.
— Поторопи, братец, кучера, — добродушно буркнул
— Скорее, скорее Никифор, — тормошил министерского кучера камердинер. — Барин уже готов, а ты всё возишься, — подгонял осматривающего карету Филиппова, одетого в зелёный кафтан с подложенным задом и белые перчатки.
— Отвяжись, без тебя знаю, — влез на козлы с колеса. — Отпускай, — велел двум конюхам, державшим под уздцы вороных, в нетерпении бивших копытами, рысаков.
Натянув белые вожжи, осадил застоявшихся коней, и солидным ходом, звеня прикреплёнными к кафтану медалями, выехал за ворота, на Фонтанку.
— Тпр–р–р-у! — рыкнул коням, натянув вожжи.
Сзади пристраивались экипажи с полицейскими. Рядом — велосипедисты.
— Ну что ты, Фридрих, вечно тычешься колесом в карету, лак пачкаешь, — гудел с козел телохранителю. — Огрею когда–нибудь кнутом, и левольверт достать не успеешь, — добродушно ворчал Филиппов.
— Мне за велосипед столько медалей не нацепили, сколько тебе за карету, — подтрунил над кучером Гартман, но велосипед отодвинул.
— Ах ты, чёрт! — выругался тот, но прикусил язык, заметив вышедшего министра.
Ровно в 9 часов 30 минут, полным ходом, карета пошла от департамента по Фонтанке.
— Пора, — достав луковку часов и раскрыв крышку, произнёс Савинков.
Боевики друг за другом, держа обговорённую дистанцию в 40 шагов, пошли по Садовой, Английскому проспекту, мимо вокзалов, на Измайловский.
В 9 часов 45 минут со стороны Вознесенского проспекта показалась карета, которую размашистым бегом несли рысаки.
Сазонов подобрался, сосредоточившись, и поднял 12-ти фунтовую бомбу к плечу: «Чего уж теперь скрываться».
За ним, держа под мышкой «адскую машину», шёл Каляев, жалея в душе быстро крутящего педали велосипедиста и бородатого кучера в медалях.
В эту минуту со стороны «Варшавской гостиницы», тоже на полном скаку, вылетела пролётка с выпучившим глаза, и чего–то кричащим извозчику, офицером.
— Куды прёшь, бестолочь, — вывернул от столкновения карету Филиппов, в крутом повороте ушибив министра о дверцу.
«Вот они, неучтенные мелочи, которые могут спутать игру», — сжимая бомбу, Каляев замер, глядя, как его друг, подняв над головой снаряд, что есть силы бросает его в карету и падает, сбитый велосипедистом, а следом взрывная волна накрывает обоих.
«Вот и всё! — мысленно перекрестился он, медленно отступая назад. — Был человек, и нет человека, — сам не понял, о ком подумал. О своём товарище или о Плеве. — Мир сошёл с ума… На это раз АВЕЛЬ УБИЛ КАИНА…».
____________________________________________
Дежурному генерал–адьютанту Гессе телефонировал об убийстве министра, директор департамента полиции Лопухин.
Широко перекрестившись, генерал–адъютант направился к государю.
— Ваше величество… Всю страну постигло горе… Произошло покушение на министра внутренних дел, и он погиб от взрыва, — вновь перекрестился сановник. — Смерть оказалась мгновенной.
Николай, на минуту закрыв глаза, дабы не показать своих чувств генералу, вспомнил разорванное тело своего деда, и, тяжело вздохнув и сжав зубы, тоже перекрестился на икону.
— Царице пока не сообщайте, — распорядился он. — Она ждёт ребёнка и волнение ей противопоказано.
Склонив голову, Гессе продолжил:
— Убит кучер и ранены семь человек, в том числе командир роты Семёновского полка капитан Цвецинский. Причём у офицера тяжёлое ранение, — добавил генерал–адъютант.
— В лице Плеве я потерял друга и незаменимого министра внутренних дел. Строго Господь посещает нас своим гневом, — с трудом скрывал обрушившееся горе Николай. — В такое короткое время потерял двух столь преданных людей. Сипягин… И вот теперь — Плеве, — тяжело сел в кресло, закрыв лицо ладонью. — А вы съездите в Петербург и вместе с директором департамента разберитесь в бумагах покойного, — отослал генерал–адьютанта, чтоб хоть немного побыть одному.
Затем поднялся и, взяв ружьё, вышел в парк, окружающий Александровский дворец, где больше часа, с яростью палил по воронам…
О чём думал в эти минуты, не сознался даже жене…
____________________________________________
Генерал Куропаткин, сидя за рабочим столом в своём вагоне, усердно сочинял доклад императору, излагая, почему Маньчжурская армия отступает с одной позиции на другую.
Несмотря на то, что в количественном составе армия не уступала японцам, командующий начал доклад с превосходства сил противника. Затем, подумав, признал за ними целый ворох преимуществ, куда вошли и лучшая подготовка, и приспособленность к обстановке войны, многочисленная горная артиллерия, вьючный обоз и более лёгкая солдатская ноша, высокий подъём духа и энергичное, умелое командование ими. Поставил подпись и прочёл написанное, не сообразив даже, что во всех этих японских преимуществах, виноват лично он.
А на новое предложение главнокомандующего перейти в наступление, ответил, что силы Восточного отряда ослаблены и нужны подкрепления из России. Как минимум, ещё два корпуса. К тому же с 20-го июля наступил сезон дождей, застав Восточный отряд на Лянданьсанской позиции.
Вместо убитого Келлера, руководить 3-м сибирским корпусом Куропаткин назначил генерал–лейтенанта Иванова.
Двухнедельные тропические ливни дали отдых японским и русским войскам.
Лишь генерал–адъютант Алексеев не давал отдохнуть Куропаткину, на этот раз, требуя помочь Артуру, коли не хочет громить барона Куроки.