Дерзкая невинность

Хеймор Дженнифер

Макс хихикнул:

— Про меня когда-то можно было бы сказать то же самое. Но не сейчас… и если дело касается вас.

— И моей болезни. Она не отпугнула вас, как других. Вы даже… — Ему так нравился легкий румянец, который неожиданно появлялся на ее щеках! — Вы меня поцеловали, когда я уже выздоравливала, при том, что почти все, за исключением членов моей семьи, старались быть от меня как можно дальше.

— Почему? Я не могу заразиться от вас малярией.

— Не знаю почему. Полагаю, болезни никому не нравятся.

— Мне

они тоже не нравятся. Но ведь ваша болезнь — это не ваша вина.

Макса шокировала мысль, что из-за малярии Оливию могли избегать. Однако, думая о людях своего круга, он мог себе представить, что некоторые стали бы ее сторониться.

— Когда я смотрю на вас, Оливия, я не вижу больного человека… Я не видел этого, даже когда вы лежали в постели после приступа лихорадки. Я видел только женщину. — Прекрасную, честную, спокойную женщину. — Женщину, отличающуюся от любой другой. Вы говорили, что вы не похожи на остальных, потому что выросли в Антигуа, но вы отличаетесь и от своих сестер.

— В отличие от моих сестер и их друзей я почти все время сидела дома. Я мало выходила, редко общалась с людьми, только со своей семьей. Это скорее всего и сделало из меня не такого человека, каким бы я могла стать.

Максу было больно думать, что Оливия столько лет практически провела взаперти.

— Но я думаю, что вы не хотели оставаться дома.

— У меня не было выбора. Много лет тому назад врачи убедили мою мать в том, что если я буду выходить, лихорадка вернется и может меня убить.

— Значит, вы были узником.

Оливия тихо засмеялась:

— Можно сказать и так.

Она хотела встать, чтобы налить им обоим вина, но Макс не пустил ее, а, схватив за руку, потянул к себе.

— Останьтесь со мною.

Оливия споткнулась и в неловкой позе села к нему на колени. Макс обнял ее за талию и усадил поближе к себе.

Опустив голову в сгиб ее шеи, он вдохнул ее аромат. Такой сладкий, свежий, цветочный. Она была очень миниатюрной, по сравнению с ней Макс чувствовал себя гигантом. Он не знал, было ли это заложено природой, что она была самой маленькой из сестер, или это произошло из-за болезни, но ее рост устраивал его идеально.

Оливия удовлетворенно вздохнула и устроилась поудобнее, отчего все ее чувства взмыли до небес.

Она была наивна и понятия не имела, что делает с ним. Но будь он проклят, если его чертова плоть с каждой секундой не становилась все тверже.

Оливия повернулась и обняла ладонями его лицо.

— Какой колючий, — пробормотала она.

Макс сидел с закрытыми глазами, пока ее пальцы изучали его подбородок, скулы, раковины ушей. А потом она коснулась его губ — слегка, почти благоговейно. Он открыл глаза и прижался ими к ее пальцам.

— Оливия, — почти застонал Макс. — Я так вас хочу. Я так давно вас хочу.

— Я уже думала… — Оливия облизнула губы и встретилась с ним взглядом. — Дело в том… что я тоже вас хочу.

— Вы уверены?

— Да. Я хочу этого.

Подняв руку, она запустила пальцы ему в волосы и притянула его голову ближе к себе. «Оливия хочет, чтобы я ее поцеловал», — догадался Макс. А потом ее губы прижались к его рту, и его окатила такая волна желания, что Макс уже ни о чем не мог думать.

Ее поцелуй был нерешительным, но не трусливым. Оливия завладела инициативой, держа его за затылок одной рукой и гладя по спине другой.

Макс почувствовал, как Оливия внезапно содрогнулась в его объятиях.

— Вы такой большой. Такой сильный, — прошептала она и снова поцеловала его, но более решительно.

В тот момент Макс не чувствовал себя ни большим, ни сильным, только рабом, всецело во власти этой прекрасной, маленькой, сильной женщины.

Он провел рукой по ее халату, чувствуя под пальцами изгибы ее тела — тонкую талию, округлость бедра, — и вожделение росло. Наконец его рука попала под полу халата, которая, видимо, задралась, когда Оливия садилась к Максу на колени, и заскользила сначала по колену, потом по округлой голени. У него перехватило дыхание — такое все было изящное и гладкое.

Макс заметил, что Оливия замерла. Она уже не целовала его, хотя губы были все еще прижаты к его рту.

— Скажи мне, когда я должен остановиться, — прошептал Макс у самых ее губ.

— Что? — Оливия начала паниковать.

— Я все еще хочу тебя. Так сильно, что желание почти меня убивает. Но я должен остановиться. Скажи, чтобы я остановился.

Оливия отстранилась.

— Почему ты должен остановиться, Макс? Я уже сказала тебе, что я этого хочу.

Его рука застыла на ее голени, но Макс не убрал ее.

— Я не должен… Я не хочу тебя компрометировать. Я не хочу, чтобы ты сожалела…

— Шшш. — Оливия приложила палец к его губам. — Не будет никаких сожалений.

Макс закрыл глаза.

— В тебе говорит вино.

Она выпила по крайней мере два стакана, а быть может, и три. Оливия почти не пила, а даже у Макса кружилась голова. А при ее росте и хрупкости — много ли ей надо.

Оливия была пьяна. Она не могла думать. Она будет сожалеть…

Макс вытащил руку из-под халата.

— Это не вино. — Она зажала ладонями его лицо. — Посмотри на меня.

Он открыл глаза.

— Вино не повлияло на мое решение.

— Ты уверена?

Она кивнула.

— Я хочу тебя, Оливия.

— Я тоже тебя хочу. Очень сильно.

Макс покачал головой. Он был в полном замешательстве и в то же время совершенно очарован. Сердце бешено стучало, а плоть была твердой, как стальной клинок. Одна мысль о ее голом теле, о ее открытом в экстазе рте…

— Оливия.

Это был стон агонии, молитвы, желания.