Дерзкий рейд
Шрифт:
— Смотри у меня, астраханец, головой ответишь за каждого! Понял? — и спрыгнул на ходу с повозки.
Пригнув голову, Чокан большими прыжками помчался назад, к каравану, где уже шла рукопашная. Со всех сторон неслись крики, грохотали выстрелы, дико и надсадно ржали раненые лошади, лязгали сабли, встретившись со штыками.
Чокан не заметил, как разрядил магазин. Перезаряжать было некогда. На него летели на взмыленных конях десяток всадников. Увидев свалившуюся набок повозку, Чокан ринулся к ней, вырвал тяжелое длинное дышло. Размахивая им, боец сбил двух всадников, потом обернулся
Остальные наемники, пораженные исходом поединка, на минуту придержали лошадей, чем не замедлил воспользоваться Чокан. Он схватил под уздцы рослого скакуна, из седла которого только что выбил всадника, и прыжком вскочил на коня.
Размахивая тяжелой дубиной, как легкой палкой, Чокан помчался в самую гущу боя…
5
Абдугапар хлестал нагайкой лошадей, и повозка мчалась, едва касаясь колесами земли, как вдруг впереди увидел конников. То мчались головорезы Ораз-Сердара. Повозочный растерялся. Он не знал, что делать, куда умчать повозку. В его ушах гудел голос Чокана: «Головой ответишь за каждого!» — и страх охватил Абдугапара. Он круто осадил коней, в какую сторону безопасней путь? А за спиной связанные предатели орали до хрипоты в голосе, грозили и требовали повернуть назад:
— Останови, собака!
— Повесим тебя на первом суку!
Ему вдруг стало холодно, и зубы отбивали противную дробь. Абдугапару казалось, что через несколько минут приближающиеся всадники с двух сторон подлетят к его повозке, изрубят. В отчаянии, надеясь на выносливость коней, он повернул в степь.
Не успели они вырваться на открытое пространство, как правый конь был ранен шальной пулей, она прошила ему шею возле гривы. Хлынула кровь. Почуяв запах крови, лошади, дико храпя, свернули, понеслись навстречу всадникам. Абдугапар дергал вожжами, хлестал нагайкой, пытаясь изменить направление. Обезумевшие кони его не слушались.
Бернард Брисли и барон фон Краузе лежали в подпрыгивающей повозке, не знали, радоваться им или горевать. У обоих на побелевших лицах застыло напряжение: если повозка перевернется, то им несдобровать…
Стремительно летящую повозку заметили свои. Красноармейцы подумали, что лихой пулеметчик, наверно, решил занять выгодную позицию и с фланга хлестнуть свинцом по коннице.
А Малыхин реагировал иначе. Он узнал особоотдельскую повозку.
— Ушли, гады! — выругался в отчаянии моряк. — Подкупили!
Малыхин вскинул маузер — и замер… Там, на повозке, вдруг привстал ездовой и, круто повернувшись назад, направил винтовку вниз. Дважды из дула сверкнуло пламя. А в следующую минуту повозку заслонили всадники в косматых папахах. В лучах солнца засверкали кривые сабли…
— Молодец, ездовой! Напрасно плохо о тебе подумал.
6
Бой уже шел у самого каравана. Вокруг повозки, на которой находились Джэксон и Малыхин, лежали убитые кони и трупы джигитов. Малыхин, в одной
— Держись, браток! — хрипел Малыхин. — Скоро наши подоспеют!
Джэксон поспешно перезаряжал винтовку — и бил, бил…
Сидней думал лишь о том, как бы подороже продать свою жизнь. У ног лежали две круглые бомбы, он их берег на последний случай.
Оразсердаровские всадники почти торжествовали победу: они прорвались к самым повозкам и начали рубить и добивать яростно сопротивлявшихся красноармейцев. Окружив арбу с пулеметом, искромсали саблями венгра-пулеметчика. Двое нетерпеливых джигитов остановили верблюда и стали тыкать саблями, стремясь перерезать веревки, связывавшие тюки, и завладеть поклажей…
И вдруг сквозь грохот выстрелов, лязг и скрежет металла, отчаянные вопли и конское ржание послышалось знакомое и родное «Ура-а!».
В атаку шли подоспевшие главные силы отряда, которые и решили исход боя. На полном аллюре сотня красных конников во главе с комиссаром Колотубиным мчалась навстречу противнику. А две другие сотни, предводительствуемые Джангильдиновым, рассыпались по степи, стремясь охватить фланги, зажать в кольцо.
— Ура-а-а!!!
— Свои! — крикнул Сидней. — Свои!
— Верно, браток! — сразу отозвался Малыхин. — Добивай сволочей!
Джэксон схватил бомбу и, широко замахнувшись, швырнул ее в самую гущу наседавших конников. Гулко и басовито ударил взрыв, земля вздыбилась, разбрасывая в разные стороны всадников и коней.
— Ура-а-а! — катилось по степи.
Оразсердаровские всадники заметались. Курбаши, их предводители, осадив скакунов, спешно поворачивали назад. Торжествующий выкрик, который минуту назад вылетал из сотен глоток, сменился воплем отчаяния и страха.
Прекратилась пальба, молчали пулеметы.
Лишь вдали клубилась пыль, одиноко хлопали выстрелы. И вскоре стало тихо, лишь стонали раненые да жалобно ржали подбитые лошади…
Три сотни отборных джигитов, одолевших скорым маршем Каракумы, были разбиты. Большая часть из них осталась лежать на сухих землях Устюрта, несколько десятков попало в плен, и лишь небольшой группе удалось выскользнуть из тисков красных кавалеристов и, спасаясь бегством, уйти в степь. Среди них — несколько курбашей и перепуганный английский офицер.
Их преследовали красноармейцы несколько километров, но догнать на своих уставших конях не смогли.
Глава двадцать девятая
1
Победа досталась дорогой ценой. Отряд степной экспедиции понес значительные потери. Погибло около сотни бойцов, многие получили ранения.
Пострадавшим воинам оказывали первую помощь, перевязывали, поили водой. Осторожно сносили тех, кто сам не мог двигаться, к повозкам и арбам. Подстилали пучки сухих трав, чтобы было помягче, закрывали мешковиной, попонами, шинелями и на них клали раненых.