Desiderata. Созвездие судеб
Шрифт:
Достий, кивая по мере рассказа, понемногу начал соображать, что к чему. И правда выходило, что дело важное.
– А лучше, сударь, – вмешался полковник, – вы повспоминайте да запишите все. Так оно вернее будет.
Достий снова собрался кивнуть, но тут дверь отворилась и в столовую вошел, на ходу проглядывая бумаги, Бальзак.
– Мой Император, – начал еще от порога он, – будьте добры, подскажите мне, где... – он не договорил, бросив, все же, мимолетный взгляд в сторону стола, да так и сбился.
– О, – поднял он брови. – Не ожидал вас видеть здесь! Доброе утро, полковник Исаев.
– И вам доброе, Советник де Критез, – поименованый встал и через стол протянул Бальзаку руку, которую тот пожал. Наполеон наблюдал за этой сценой с умилением.
– Когда правительственный аппарат
Достий же поглядывал, стараясь на ходу разобраться во всем. Видя его замешательство, Бальзак произнес:
– Ты, верно, не знаешь: однако именно полковнику стоит сказать в первую очередь спасибо за то, что Теодор с нами.
– Будет вам, – запротестовал тот. – Я лишь поспособствовал выполнению вашего плана.
– Славное было время, – потянулся Император. и, видя, что упоминание о святом отце Достия чрезмерно заинтересовало, удивленно заметил: -А ты, стало быть, не знаешь?..
Достию стало неуютно – он никогда не расспрашивал духовника о временах его плена, понимая, что такие воспоминания не будут ему приятны. И вот, действительно, этой истории он, выходит, не знал.
– В переломной битве, – принялся излагать Наполеон, – в наши руки попал командующий силами Конгломерата. Ты, Достий, уж верно памятуешь, что всего противостоящих нам держав было несколько: Конгломерат кого посулами соблазнил, на кого силою надавил. У каждой страны были свои генералы, однако же тем человеком, кто стал всеобщим лидером, был избран генерал Панса, уже тебе знакомый. И вот он-то и попал сначала в окружение, а затем и в плен. Признаться, у меня был соблазн немедленно казнить его: больно много крови попортил он и мне и империи. Однако же Баль отговорил меня...
Теперь Достий воззрился на Высочайшего Советника, и тот с обычным своим ничего не выражающим лицом. кивнул, подтверждая сказанное.
– Вы добры к побежденным, – тихо произнес юноша, но Бальзак лишь вздохнул.
– Доброта, Достий, здесь ни при чем. Я думал лишь о выгоде. Изначально мы не оглашали, что генерал Панса в наших руках, а господа из ведомства полковника Исаева пустили среди войск Конгломерата слух. Да он и не был особенно нужен – все видели, что главнокомандующего на месте нет, и каждая страна думала на другую. Вот, мол, дождался подельник подходящей минуты, когда генерал всю черновую работу исполнит, да и убрал его, дабы самому пожинать лавры. Слухи эти росли и ширились, нарастала и паника. Конгломерат даже пытался выдать какого-то проходимца за Санчо Пансу, однако тот был разоблачен, невзирая на немалое внешнее сходство.
– И вот тогда-то Баль и предложил свой план, – вмешался Наполеон, которому надоело молчать. – Сначала нанести серьезный удар по оставшемуся без командира противнику, а после, когда перевес уже был на нашей стороне – мне, кстати, стоило больших трудов переубедить Георгия в том, что надо именно так поступать – подождать, что Конгломерат сможет предложить за свою безопасность. Это оказалось верным шагом – командование вражеское мигом припомнило, что у них есть кое-кто, кто мог бы меня заинтересовать. Война еще не была выиграна империей полностью, и Конгломерат выставил ультиматум: возвратить им генерала Пансу, в противном случае они убьют заложника.
Достий аж руки ко рту прижал, заслышав такой оборот дела.
– Но Советник оказался хитрее, – хмыкнул глава оккупационного правительства. – Согласился на бумагах, да как принялся тянуть волыну – прямо хоть плачь. И старается будто бы, канцелярии так и кипят работой, а дело движется медленнее престарелой улитки.
Пока суть да дело, Наполеон с одного фронта, а маршал Жуков с другого прищучили их, как положено, так, что уж им было не до капризов. Когда Конгломерат сообразил, что де Критез будет кормить их завтраками до бесконечности, было уже поздно: наши войска были на их территории, и уж теперь империя выставляла условия.
– Мы обменяли Пансу на Теодора на переправе, после осады Логейма было дело, – припомнил Император. – А кабы не знал я, что он вот так пригодится, уж я бы...
– Ну а не так давно войска империи были полностью из Конгломерата выведены, – вздохнул Максим Исаев. – Остались сущие
– Я кое-что проверил по документам, – добавил Бальзак, указывая на принесенные им бумаги. – Мне кажется, я сумел отыскать подставных лиц, через которых отставной генерал проводил на нашей территории необходимые закупки. Однако прошу Ваше Величество до поры до времени ничего относительно этих особ не предпринимать: они пригодятся нам на разбирательстве в качестве свидетелей.
– Не буду, – с явным неудовольствием отозвался монарх. – Максим, ты надолго ли сможешь задержаться в столице?
– Нет, – с явным сожалением отозвался тот. – Я должен как можно скорее возвращаться: дела мои без меня не сделаются. К тому же, меня ждут жена и дети.
Достий поневоле расплылся в улыбке: так это тепло для него прозвучало.
– По-нашему-то уже говорят? – тоже улыбнулся Наполеон.
– Да, и довольно бойко. Подданство знаниям не помеха, ты ведь знаешь.
– Максим, Достий, женился уже в Конгломерате, – видя, как юноша нахмурился непонятливо на последние слова, пояснил Наполеон. – Уж он такой. Сколько девиц прехорошеньких за ним увивалось, за героем войны, а он нашел вдовушку по ту сторону границы, да и взял ее вместе с детьми... Она-то хоть не проклинает империю, Максим?
– Она у меня гуманистка, – вздохнул тот. – Да и некогда ей проклинать белый свет: трудится, как пчелка. Как та несчастная девушка из сказки про хрустальные башмачки.
– Да уж Сандрильона та еще Золушка, – согласился Наполеон. – Ты писал. Я рад за тебя, если ты всем доволен, что ж.
Достий про себя проговорил длинное чужеземное имя – вот ведь какое причудливое!..
– Но вернемся же к делу, – напомнил Его Величество. – Сейчас все поедят – все, Баль, это и тебя касается – и займутся делами. До обеда я бы желал увидеть результаты. Достий, напиши все, что сумеешь припомнить, да занеси ко мне в кабинет: мы с Максимом там посидим, потолкуем. Баль, кроме этих прохвостов у тебя есть что-нибудь в работу?
– А как же, – заверил Советник. – Мне нужно быть к часу дня в Магистратуре, вы давеча сами настаивали, чтобы мастера поторопились. Туда же и Максимилиан должен подъехать: он возьмется за реставрацию дворца.
– Вот и отлично, – довольно подытожил Его Величество. – Тогда медлить не будем: за дело!..
Слова Наполеона о пленении крепко запали Достию в душу: он и так, и эдак раздумывал, как бы ему выспросить об этом деле. Но не представлял даже, как обратится с таким вопросом к самому духовнику: это было бы все равно, что напоминание о его увечье, о бессилии перед врагом. А такие вещи юноше менее всего хотелось бы напоминать – и не только любимому, но и кому угодно. Несколько дней он ломал себе голову, пока однажды – то было во время послеобеденной молитвы – его не осенила светлая мысль. Да ведь он сам однажды видел ответ на свой вопрос собственными глазами… То было в самом начале его пребывания здесь, только-только нашли его Император с Советником… Теперь-то, глядя с высоты сегодняшнего опыта, Достий мог прикинуть, как же пришлось покопаться, прежде чем те сыскали его следы. В те дни, помнится, Бальзак взялся развеять меланхолию святого отца, вызванную ранением, да передал под его патронирование собственные записки о ходе войны. Достий после выяснил – частью у Советника, а частью и сам догадавшись – что скрупулезный де Критез записывал согласно датам и времени каждое событие, чтобы быть уверенным впоследствии, не полагаясь даже на свою память. Он уже тогда рассчитывал, что найдутся люди, пожелающие вывернуть факты удобным им образом, и вот тогда-то эта хроника пригодится как нельзя более. Отец Теодор действительно привнес в нее жизни – то и дело он во время работы отмечал, что в адресном справочнике и то больше чувства, чем этих хронологических записках. Достию тогда было жутко вообразить, на что были в таком случае похожи школьные сочинения будущего Высочайшего Советника… Но, как бы то ни было, а копия военной хроники и по сей день лежала на полке в рабочей комнате отца Теодора. И не было ничего предосудительного в том, чтобы сходить ее и взять. Наверное, не было…