Desiderata. Созвездие судеб
Шрифт:
– Их-то за что?.. – Достий аж пробудился от удивления. – Не они ведь спят на рабочем месте и проволоки не катают?..
– Зато видят, что вокруг них порядка особого нет, да и запускают руку в казенные деньги, а Император наш в отношении казенных денег строг… Я потому ведь так торопился, чтобы не вышло, как в прошлый раз.
– А что случилось в этот прошлый раз? – сон с Достия слетел окончательно. Советник потер подбородок и отодвинул свои схемы электропроводимости в сторону.
– Ты ведь знаешь, – начал он, – что за казнокрадство уголовным кодексом предписано наказание?
– Знаю, – кивнул Достий.
– В зависимости от суммы и обстоятельств – от задержания, до принудительных каторжных работ.
– Так…
– А есть преступления более серьезные. Убийство, предательство, к которому причисляют и дезертирство, разглашение государственной тайны… Военные преступления
– А какая связь между этими двумя фактами?
– К сожалению, прямая. В первый военный год случилось так, что один из министров – народного хозяйства – будучи человеком уже в летах и здоровья не богатырского, пережил апоплексический удар и уж не смог более вести дела. Его место занял один из помощников, человек сравнительно молодой – около тридцати ему было – и хваткий. Ты ведь знаешь, что я слежу за состоянием государственной казны и многие цифры попросту держу в памяти – благодаря этой привычке я, при ежедневном просмотре документов, стал замечать некоторое расхождение написанного с моими воспоминаниями. Но чудес на свете не бывает – я знаю, сколько было изначально, какие суммы на что ушли, и если в конце результат вполовину меньше ожидаемого, то версия может быть лишь одна. Пару недель я собирал документы – от военных смет до самых пустяковых счетов от лавочников – а после пришел с этим всем к Его Величеству. Он тогда в столице наездами бывал, но в начале войны мог позволить себе задержаться на несколько дней, а не на одну ночевку. Это уже после явится ночью, торопливо поест, отмоется от окопной грязи, другой свой телесный голод утолит – и до рассвета только его и видели… Ну да не о том сейчас речь. Его Величество мои записи и не открыл даже. Растрата, говорит, ну что же. Зови совет. А время, надо сказать, было уже позднее – часов около одиннадцати. Как же, я говорю, совет, когда ночь на дворе. Но Император у нас человек темпераментный, да к тому же, еще и упрямый: кулаком по столу ударил и заявил – раз, мол, сказано сейчас же, так нечего отлынивать. И вот, Достий, через четверть часа уставшие и загнанные министры собраны были в зале совещаний, и все мы сидим в ожидании Его Величества. Тот же явился, припозднившись, в военной форме – оказалось, как раз перед отбытием и переодевался. Сел во главе стола, и положил перед собой заряженный «Лебель», а потом говорит нам, собравшимся: все вы, мол, знаете, какая сейчас сложилась ситуация. Не до политесов. Времени у меня мало. Предлагаю два варианта. Первый: тот, кто запускает в казну руку, сейчас встанет из-за этого стола и уйдет, с тем, чтобы никогда за него не вернуться. Уйдет на своих ногах, и с целой шкурой. До рассвета брешь в казне будет заполнена, и мы обо всем забудем. И второй: виноватый отмолчится, и тогда, мол, он передаст дело своему Советнику – то есть мне.
Проходит минута – часы очень громко тикали над дверью – и Его Величество делает вывод, что, очевидно, действовать станем по второму варианту. Взвел на револьвере затвор до щелчка, и мне кивает – приступай, говорит, с самого начала. И пока мы все бумаги не разберем, из этой комнаты никто не выйдет. И вот, Достий, как сели мы в одиннадцать вечера, так и просидели до половины десятого утра, пока я каждую бумагу не огласил, и не обосновал обвинение документально. Уж и министры едва от усталости живые, и у меня язык заплетается – столько разглагольствовать – а Его Величеству хоть бы хны. Сидит, посматривает. Я говорить закончил, обвинение оглашено. Есть, спрашивает он, кто-нибудь, кто может добавить что-то к вышеперечисленному? Министры молчат – а что тут говорить? Нечего. А в следующую минуту Император, не говоря более ни слова, застрелил обвиняемого на месте.
Достий вздрогнул. Он внимательно за рассказом следил, все ожидая развязки, но когда она была озвучена – испытал неприятный холодок, пробегающий по спине.
– Прямо…
– Прямо в зале совета, да. Все собравшиеся глазеют на этого несчастного, он кровью истекает на пол, а Его Величество заявляет – надеюсь, мол, более инцидентов таких не будет. Что там началось… Крики, возмущения, сам понимаешь. Да как же так можно, да что же это такое, ведь без суда и следствия… Ну и Его Величество тогда ответил – в своем духе – что доказательства он предоставил, и что суд военного времени может быть только один. Он обвинитель, он же и исполнитель приговора, а теперь если кто еще намерен терять его драгоценное время, то в револьвере еще пять патронов.
Советник тяжело вздохнул, будто бы всплывая из своих воспоминаний.
– Так вы опасаетесь, как бы он… – понимающе закивал Достий. – Но ведь сейчас, слава богу, не война!
– На бога надейся,
Достий не знал, что такое эти «превентивные» меры, но спросить решил позже, а то и вовсе самому в книжке поглядеть.
Уже потом, лежа на свежих, крахмальных простынях, укрывшись едва ли не с головой, он думал, перебирая в памяти моменты чужого рассказа. Ох и жутковато же становилось, когда в воображении своем он представлял это мрачное судилище – монотонный голос Советника среди полнейшей тишины, министров, угрюмых и напряженных, и Наполеона, рассматривающего то одного, то другого мрачно и цепко. Странно, что Совет ему этого случая после не припомнил и припоминать, кажется, не собирался – наверное, забоялись его с тех пор. Достий про себя заметил и еще одну вещь – по всему выходило, что Его Величество поступил необычайно жестоко. Виновный поплатился жизнью за свою жадность. Хоть он и подворовывал в и без того тяжелое время, хоть и струсил и не признался в своем проступке, хоть и доказали его вину безо всякого сомнения, но… Убивать за это?
И в то же время, что-то Достию подсказывало – иначе было… не то чтобы нельзя. Иначе произойти не могло. Так уж обернулись обстоятельства, идущие издалека, зародившиеся за годы до самого происшествия – возможно, как раз тогда, когда Наполеона Первого короновали, цепочка случайностей сдвинулась, как сдвигается первый комочек снега в горах, влекущий за собой целую лавину.
А может, все это были лишь отговорки для того, чтобы обелить перед собой же человека, который давным-давно сделался близким. Каким только Достий Наполеона ни заставал – и озверевшим от гнева, и спокойным, что озерная вода, и обескураженным донельзя – и всегда оставался при своем уважении к Императору. Наверное, таков был склад характера у Его Величества – он словно приковывал к себе намертво своим обаянием.
И по всему выходило теперь, доставшееся им задание важное, и стоит проявить всю отпущенную небесами наблюдательность и приложить старание, чтобы не испортить такого важного дела…
====== Глава 2 ======
Прибыли на перрон они поздно утром – успели и встать, и позавтракать, и даже Бальзак не ворчал, да и вид у него был посвежее, нежели обычно. На станции их встречала небольшая от завода делегация, однако Советник с ними долгих бесед не заводил и немедленно выразил желание отправиться к месту инспекции. Достий, держась поближе к нему, подумал про себя, что, видимо, из столицы прислали ночью телеграмму-«молнию», оповещая об их прибытии. Отсюда и встреча, отсюда и испуг, таящийся на дне глаз. Кого-то там канцелярия еще послала… Бальзак, по меткому замечанию миледи Георгины, и правда когда делал отстраненный вид, более всего был похож на скучного и дотошного чиновника, въедливого бюрократа и крючкотвора, какие отравляют жизнь во всех канцеляриях. О том, кто он на самом деле, здесь же, очевидно, не ведали: в лицо Советника не знал практически никто.
Едва переступив заводской порог – а вышли они не перед проходной для рабочих, а у чисто выметенного парадного крыльца «белых воротничков» – господин Высочайший Советник затребовал предоставить ему гроссбухи и оставить в покое на полчаса, а лучше на час. За этот час Достий успел походить вокруг, разузнать и запомнить расположение лестниц, коридоров и окон, и послушать, о чем говорили встревоженные появлением незнакомца служащие. Когда он возвратился, то застал такой разговор:
– …и видеть всех счетоводов, – монотонно проговаривал Бальзак, как будто читал текст, написанный на воображаемом листе.
– Всех троих зараз?!
– У вас их семеро.
– Ну, один вчера взял отгул, и…
– Отгул на то и отгул, что берется заранее, следовательно, этот человек еще на месте, и я желаю его видеть вместе с прочими. Одновременно. Прошу пригласить их сюда. Незамедлительно.
И, когда они остались вдвоем, через плечо тихо произнес:
– Присядь рядом, брат Достий. Это надолго затянется. Поглядывай на этих господ: ежели что-то в их поведении тебя насторожит, подай мне потихоньку знак.
– Какой же?
– Да вот как Есенка делает.
– А разве же они не заметят?
– Вот уж навряд ли: я постараюсь их занять.
Достий хотел было еще спросить, как же это немногословный господин Советник займет беседой ажно семерых человек зараз, но не успел – дверь скрипнула, по одному пропуская в кабинет счетоводов. С лица Бальзака мигом сошло любое выражение – он положил перед собою первый гроссбух, открыл на закладке, и принялся у присутствующих нудно добиваться ответа, куда в позапрошлую проплату, совершенную через государственный банк, подевалась некая сумма, ежели дотационный период, выделенный в начале года, давно прошел.