Desiderata. Созвездие судеб
Шрифт:
– Ну, что вы! – поспешил утешить его Достий, всегда готовый к словам участия, а для близких людей и подавно. – Вы и так многое делаете, не стоит себя корить. Невозможно ведь переделать совершенно все!
– Ты только это Его Величеству не говори, – покачал головой, все еще улыбаясь Советник. – Он и слышать не желает о том, будто что-то там может быть «невозможным», – он сел ровнее и привел в порядок бумаги, которые несколько рассыпались, выскользнув из его расслабившихся во сне рук. Достий глядел на своего старшего друга с сочувствием и сопереживанием.
– Неужели, – наконец произнес он, – министры
– Не понимают? – поднял брови Бальзак. – О, уверяю тебя, они не только понимают, но и всеми силами стремятся.
– Но… Ведь они разумные люди… Это отнюдь не упрочняет их положения, тогда зачем же?..
– Они, Достий, отлично уже осознали, что им не миновать того исхода, что запланирован, – Советник устало помассировал переносицу. Судя по всему, мигрень снова точила об него свои когти. – Что уж они знают совершенно точно – так это то, что ежели Его Величество что-то сказал, то претворит в жизнь непременно. Так что шансов у них нет.
– Тогда отчего они так ведут себя?
– Оттого что злы на него, Достий. И оттого еще, что желают сохранить как можно больше… связей, что ли. Рычагов воздействий. Одним словом, как можно больше препон между Императором и возможностью решения задачи без их участия. Иной раз бывает так, что человек и не министр вовсе, и даже никакой не государственный деятель, однако же к нему идут на поклон, и ищут его расположения, потому как у него хорошие связи. Он имеет влияние на значительных лиц, и может замолвить словечко за кого надо… Тебе ведь Теодор рассказывал о своих мытарствах в юности? Нет?
Достий печально покачал головой. Тема эта, тема прошлого его близкого человека, задевала его – он никак не мог выбрать хорошего момента, чтобы обсудить со святым отцом такую деликатную тематику. Тут требовалось и особенное время, и особенное настроение. Он бы с радостью расспросил любимого ночью, после того, как они испытывали счастье обладания друг другом, но теперь, когда за каждым их шагом шпионили, и они уличали каждую свободную минутку с искусством и старанием, чтобы посвятить ее друг другу… Одним словом, немыслимо было и подумать о том, чтобы именно сейчас завести такую беседу. Впрочем, Бальзак, кажется, вовсе Достия не корил за такой оборот событий. Он лишь вздохнул потихоньку.
– Кабинет Министров, – вернулся к прерванной теме он, – весьма на нашего государя обижен.
– За что же?
– Да много за что. Понимаешь ли… У каждого из них есть и земли свои, и интересы, и заводы, и родни целый обоз. А Его Величеству до всех этих аспектов нет никакого дела. Он лишь требует от своих министров, чтобы они тянули ту часть работы, до которой у него самого руки не доходят. Составил он законопроект или реформу, да и спустил им на доработку. Чтобы ее претворили в жизнь и следили за исполнением. Сам понимаешь, при таком раскладе о себе или родне не больно-то попечешься. А министры наши люди пожилые, одних внучек незамужних у них будет человек под пятьдесят… И родных, и двоюродных, и всех надо замуж пристроить, и все метят в знать, и не хотят слышать о том, чтобы поискать спутника жизни не среди высшего света. Так-то.
Достий сморгнул удивленно.
– Разве нельзя иначе жизнь этих барышень устроить? Может, они могли бы сами... Что-то придумать, – осторожно
Высочайший Советник в ответ на это только головой покачал.
– Эти люди, – пояснил он, – выросли в страхе перед трудностями жизни. Могу с прискорбием сказать, что и себя имею возможность отнести к этой категории, с той лишь разницей, что наши светские дамы вершат свою политику не на собраниях, а в будуарах и салонах, и, право, лучше бы они там обсуждали вышивку, оперу и новые притирания… У них вот уже полгода тема женитьбы Его Величества не сходит с языка – и еще долго не сойдет. И каждая дама, хоть и самая родная из внучек, подсмеивается над господами министрами – всеми вместе и каждым по отдельности. А такого афронта, какой Его Величество учинил этим государственным мужам, они ему вовек не забудут.
– Афронта?
– Я имею в виду миледи Георгину. Помнишь, я говорил тебе, что ума не приложу, как это событие осветят в салонах?
Достий кивнул – он это помнил. В ту пору еще это происходило, когда они гостили в Загории, а Наполеон учил старую приятельницу столичному вальсу, поясняя ей все движения понятным ей языком, а Георгина сердилась, но старалась. Ох, и потешное же вышло зрелище… Достий и по сей день не мог удержаться от улыбки, когда вспомнил. Сама миледи этот эпизод не очень-то любила припоминать – как и любой иной, где выглядела презабавно – но, когда к тому дело шло, и сама не могла удержаться от смеха.
– Ну вот, – вздохнул тем часом Бальзак. – Дамы-то светские что, им лишь дай тот или другой мезальянс, или еще какую-то тему, выходящую за рамки привычного, обсудачить. А уж такое событие они, конечно, упустить не могли… И на каждом приеме, на каждом суаре, на каждом журфиксе уж поверь, министрам припоминают о том происшествии, в самой, разумеется, благовоспитанной форме… Свадьба-то эта – и для наших дам серьезный конфуз, а какое средство от собственного унижения лучше, как не облить помоями соседа?
Достий поневоле передернул плечами. Эдак не только разобидишься, эдак и взвыть недолго. Однако министры, как он мог видеть, не выли, даже и не думали. Они организованно (или, по крайней мере, так это выглядело) противодействовали, пока еще могли, молча оказывая сопротивление, а Его Величество, так же молча, стоял на своем. И конца края этому противостоянию видно не было. Бальзак, разумеется, не мог оставить Императора в такой момент, и взял на себя все, что лишь вообще мог взять – оттого и засыпая, едва преклонив голову, что уж там…
– А… Когда их распустят? Тогда все окончится?..
– Ты имеешь в виду – такая интенсивность забот?.. – Бальзак ответил не сразу, размышляя какое-то время. – Что ж, – наконец, решил он, – полагаю, возникнут новые. В них никогда не бывает недостатка, их лишь стараешься ранжировать по степени важности. А сейчас ситуация подобна прорыву плотины. И ни в коем случае не позволительно дать течь хотя бы в малой…
– Ах, вот ты где!
В гостиной моментально стало тесно – это ворвался в нее, подавляя своей энергичностью, Его Величество. – А Теодор-то заливал, мол, ты спишь!