Desiderata. Созвездие судеб
Шрифт:
Сочельник в Загории мало походил на праздничный отдых, Достий чаще заставал споры и разбирательства, нежели развлечения. Особенно бывал занят Его Величество – то с Бальзаком он судил да рядил, как быть с кабинетом министров, то Георгина его теребила по вопросам воинской науки. Отец Теодор умудрялся сам найти себе занятия, а то и принимал в вышеозначенных обсуждениях живое участие.
В один из вечеров все собрались, как водится, в трапезной. Эта комната была обширной, уютной, как раз для большой компании. Есенка вышивала, засветив поярче керосиновую лампу, Достий пристроился
– Теодор, ты что это делать собрался?
– Носки штопать, – невозмутимо ответствовал святой отец, отмеряя нитку. – А что?
– Ох и дело себе нашел, – хмыкнул Георгина.
– Что ж в этом такого? Достий пятки протер – нешто я починить не смогу?
– Нассе, мужицкое ли это занятие!
– Мужицкое, не мужицкое – а кто ж за это возьмется…
– Я вот и то не штопаю!
– Не умеешь? – духовник даже чуть удивился.
– Мне со шпагой, знаешь ли, проще, нежели с иголочкой.
– Дара Герге, женское ли это дело – шпага? – покачал головой отец Теодор.
Георгина снова хмыкнула, теперь одобрительно.
Достий с радостью замечал, что и с Ее Величеством Теодор общается запросто, тоже на «ты» и вполне дружественно, а молодого человека радовало, когда окружающие ладили.
– У тебя, Котище, и на духовников нюх, я смотрю, – заметила тем временем Георгина. – Оба как на подбор.
– Верно, – Император с Советником только что закончили разбирать какой-то документ, и Наполеон с удовольствием потянулся, оторвавшись наконец от бумажной работы. – Жаль не все они такие. О, ты знаешь ли, что Синод-то учудил? Который день уж здесь нахожусь, а не сказал тебе. А эти вон, – он кивнул на Теодора и Достия попеременно, – молчат как рыбы…
– Синод, говоришь, учудил? – протянула Императрица. – Знать-то не знаю, но догадываюсь, что пакость. У тебя, Котище, не правящие круги, а змеюшник на змеюшнике, вот ей-богу…
– Это не то слово – змеюшник, – охотно согласился Наполеон, пытаясь усадить Бальзака себе на колени, но тот, как водится, отбивался, потому как записывал что-то важное и прерываться не хотел. – Теодора они давно знают, да не больно-то жалуют, а тут вновь вспомнили, уж после венчания-то. И приметили, что Достий при нем состоит. И давай, значит, копать-докапываться…
– И что?
– Слежку устроили!
– Окаянные! – неподдельно изумилась Георгина. – Да на что им?
– На то и надо, чтобы подловить хоть над чем-то…
– Что же, как у тебя со сметаной? Ждут, покуда духовники твои тискаться начнут?
– Довольно вам! – отец Теодор даже рассердился, но Георгина только отмахнулась от него.
– Чего-то да ждут… Баль, хватит вертеться
– Я согласен сидеть подле вас, а не…
– А я не согласен, – Император таки устроил Советника у себя на коленях. – Им, Герге, все равно, что узнать, лишь бы сгодилось!
– Так прищучь их тоже. Нешто ты не сможешь? Как министров этих!
– Синод, дара Герге, вовсе не то же самое, что и кабинет министров, – подал голос Советник. – Их занятия имеют совсем иной характер. Иррациональный, на мой взгляд, чересчур далекий от материальных сфер… А Его Величество подобным не сильно интересуется, да и я тоже, по правде сказать.
– А зря, – вставил святой отец, при этом не отрываясь от штопки.
– Ну уж порицай меня, безбожника, – хохотнул Император. – На то ты при мне и состоишь!
– А я и не о том вовсе, – возразил Теодор.
Достий закрыл книжку, почуяв – сейчас разговор станет интересным.
– О чем же?
– Я от тебя, Наполеон, наслышан уже предостаточно, что тебе всякие высшие материи побоку. В церковь ты не ходишь, постов не соблюдаешь, а уж про молитвы тебя и вовсе не спрашиваю. Хоть одну помнишь ли?
Император честно наморщил лоб, и поглядел на потолок, как будто там могла бы быть подсказка. Теодор уж рот было открыл, то ли чтобы и правда подсказать, то ли наоборот, для строгого внушения, но тут лицо монарха просветлело.
– Помню! – обрадовано заявил он. – Блаженны павшие во славу родной земли, ибо их есть царство небесное, блаженны страждущие... Страждущие, м-м… – Наполеон наморщил лоб. – Блаженны миротворцы… Нет, это другая строфа… Короче, – подвел итог он, – все они там блаженны!
Георгина, с интересом следившая за этим противостоянием, захохотала, а святой отец почти застонал.
– Это же армейская!..
– И что? – поднял брови Наполеон. – Я ее столько лет трижды на дню слушал, что она теперь, чем-то прочих хуже?
– Затвердил, как скворец, – поставил неутешительный диагноз Теодор. – И то не до конца. Блаженны миротворцы, болтун ты коронованный, ждет их высшая слава!
– Я тоже помню, – вдруг сообщил Высочайший Советник. И с ходу продекламировал несколько строф на неплохом римском. От Достия не укрылось, как при этом стеклянно Бальзак глядел перед собой. Судя по всему, старался припомнить перевод…
– Ох уж вы… Деятели! – махнул на них носком святой отец. – А остальные люди как же? Небось и гвардейцы твои перед битвой Отца Небесного поминают. Вера – она не просто так возникла. Вера – это совесть народная, его дух. А сдался ли тебе бессовестный народ?
– Твои слова бы – да на музыку, Теодор, – Император не то покачал головой, не то потерся щекой о плечо своего Советника. – Правильно Герге сказала – всем бы такими быть, так нет же…
– Что до Синода – бывал я там, знаю, до чего иной раз дело доходит. Впору за голову хвататься.
– Котище, и отчего ты Теодора и впрямь туда не назначишь? Толковый ведь мужик! – Георгина оставила в покое карту и следила за разговором, облокотившись на стопку книг.
– Ему и со мной забот хватает! – буркнул монарх.