Десять миллионов Рыжего Опоссума. Через всю Австралию (Перевод Лосевой Н., Ворониной А.)
Шрифт:
— Какие умницы! — восхищается Том, улыбаясь и растягивая рот до ушей.
Сириль опускает мощную руку на плечо старого аборигена в знак дружбы.
— Одно меня беспокоило, — продолжает босеронец. — Я не знал, куда вести табун, и потому находился в растерянности. И вдруг — паф, паф, паф! — три выстрела отвечают на призыв рожка. Направляюсь в сторону, откуда они прозвучали, и кого же вижу? Френсиса с Беном и Диком, у всех троих в руках лассо. «Ясненько», — говорю себе. Замедляю бег своей кобылы, и три лассо летят и падают на шеи трех коней, а наши молодцы
— А как было дело в остальных группах поиска? — любопытствует МакКроули, поглаживая своего росинанта [118] .
— Лошади там, — вступает Френсис, — оказались пойманы похожим манером. Герр Шеффер, поняв наш сигнал, тоже начал стрелять. Мы направились к нему и в конце концов собрали все четыре группы, в то время как Сириль продолжал дудеть в свой рожок, создавая видимость охоты.
— Дети мои, — не выдержал сэр Рид, — прекрасно, что вы привели двадцать пять лошадей, но как поймать тех, что еще не вернулись?
118
Росинант — здесь: конь, преданный своему хозяину. Росинантом звали коня Дон Кихота, героя главного романа великого испанского писателя Сервантеса (1547–1616).
— Не беспокойтесь, мэтр, почувствовав, что товарищи в лагере, они сами объявятся сегодня ночью.
Канадец не ошибся. Прошло всего два часа после захода солнца, как из леса раздалось ржание в ответ на призывы уже вернувшихся лошадей. И когда на следующее утро караван выступил в путь, все до единого животного были на месте.
Прибытие в страну нга-ко-тко — это уже вопрос дней, и, если, как мы надеемся, наше предприятие увенчается успехом, каждый сможет похвалиться, что действительно решил сложную задачу.
Пока же в ожидании этого торжественного момента испытываем смутную тревогу, которая возникает бессознательно и которую не удается подавить.
Мы нервничаем, горим нетерпением, и, хотя никто еще не пресытился чудесами Австралии, надежды и опасения, сжимающие сердца, мешают нам наслаждаться, как в начале путешествия, теми странными и разнообразными феноменами, которые ежедневно не перестаем открывать.
Преодолев необитаемые луга, каменистую пустыню, леса, полные цветов и экзотических деревьев, в полдень вступаем на огромную равнину, голую, как ладонь, и выжженную беспощадным солнцем.
Зрелище этой местности никак не радует. Веселые возгласы, которыми раньше встречался каждый привал, сменились угрюмым молчанием. Тоскливый лай собак и печальное ржание лошадей отнюдь не вызывают душевного подъема.
Осматривая в подзорные трубы расстилающееся пространство, видим только песок… И если на горизонте возникают какие-то холмики, то и они такие же безжизненные, как эта бесконечная пыльная равнина.
Но поселенцы не дети, они не нуждаются
— Дети мои, — говорит сэр Рид, — наши бедствия скоро кончатся. Вы как настоящие англичане и верные слуги храбро выполнили свой долг. Еще несколько дней самоотверженных усилий, и выпавшие нам мучения окупятся с лихвой. Так же, как и вы, я не знаю, сколь далеко простирается эта пустыня, мне неведомо, какие опасности могут нам угрожать, но вера в вас дает мне твердую надежду на победу. Вперед, во славу нашей страны!
— Гип-гип-гип, ур-р-а-а! Англия во веки веков! — кричат взволнованные колонисты.
Все идет хорошо, дурное настроение развеялось. Вторая половина дня используется для пополнения запасов воды. Смазываем колеса повозок, наводим порядок в одежде, словом, готовимся к предстоящему переходу, по всей вероятности, короткому, но трудному.
Наступает ночь, но мы по-прежнему как в жерле печи — ни малейшего ветерка, который освежил бы перегретый, душный воздух. Почва рыхлая, ноги погружаются в раскаленный песок. Лошади тянут повозки с огромным напряжением. Наш молчаливый караван движется при свете звезд. Поднятая пыль проникает в глаза, нос и легкие и делает передвижение мучительным; потребность в воздухе все больше и больше усиливается, но каждый вздох становится настоящей пыткой. До самого восхода солнца от головы каравана до его хвоста слышится непрерывное чиханье и покашливание.
Горизонт загорается внезапно, диск солнца появляется в окружении палящих лучей. Измученные, разбитые, обливающиеся потом, с руками, шевелюрами и лицами, покрытыми пылью кирпичного цвета, останавливаемся, как только звучит команда: «Стоп!» Несмотря на то, что каждый много раз прикладывался к фляге, в горле пересохло. Кажется, оно покрыто наждаком. Несколько глотков горячего чая дают удивительное облегчение и на какое-то время утоляют жажду, а впереди еще несколько часов утомительного перехода.
Насколько видит глаз, равнина сохраняет безнадежное и мрачное однообразие.
Но надо продолжать путь! Вперед! Пока есть силы, мы не остановимся. Любой ценой необходимо пробиваться к цели. Без жалоб все занимают свои места и, погоняя измученных лошадей, заставляют их ступать по горячей сковородке пустыни.
Совершая переход, время от времени встречаем казуаров. Вспугнутые нами, они вскакивают с гнезд, полных огромных яиц, и удирают, вытянув шеи. Казуары так быстро передвигают огромные лапы, что в скорости не уступят скаковой лошади.
Песок цвета охры раскален. Такое впечатление, что движемся по расплавленной меди. Странные миражи встают перед ослепленными, слезящимися, полными пыли глазами с покрасневшими и распухшими веками. Мы все время мигаем. Это неприятные симптомы офтальмии. Однако надо идти, идти, идти, тем паче остановки так же невыносимы, как и движения при жаре.
Лошадям недостает свежей пищи, а воды выдается самая малость. Они буквально на пределе. Оси повозок скрипят, рассохшиеся ободья колес грозят развалиться.