Десять миллионов Рыжего Опоссума. Через всю Австралию (Перевод Лосевой Н., Ворониной А.)
Шрифт:
Крики радости и боли вырываются у измученных путников. Последнее невероятное усилие, и обезумевшие поселенцы, еще недавно с трудом двигавшиеся, бросаются как одержимые в ручей.
Такое погружение в воду крайне неблагоразумно, но никакая человеческая сила не могла бы помешать страждущим осуществить свое давнее желание — утолить жажду. Их усталые и ноющие тела приобретают былую гибкость, воспаление глаз и опухоль век излечиваются, организм вновь получает необходимое количество жидкости, без которой прекратилась бы циркуляция крови.
Это
Какое все же поразительное дерево эвкалипт! Душистый сок его листьев не только возвращает зрение, он обладает и свойством, аналогичным хинину, спасающему от лихорадки.
Теперь страна нга-ко-тко уже близка. Поскольку никто не сомневается в ее гостеприимстве, единодушное мнение — завтра же двинуться в путь. В лесу мы нашли тень, некоторую свежесть и листья, чтобы завершить лечение.
Благословенный ручей, протекающий по границе между лесом и песчаной равниной, не превышает десяти метров в ширину и полутора метров в глубину. Множество рыб снует в его спокойных водах, не стиснутых отчетливыми берегами. Вероятно, в период дождей ручей превращается в широкую реку, так как по обе его стороны местность представляет собой углубленную размытую долину шириной более полукилометра.
Разбиваем лагерь в этой низине, где и трава в изобилии, и тень более густая.
— Если начнутся тропические дожди, нас здесь непременно затопит, — изрекает сэр Рид, обращаясь к майору.
— Вы шутите! Земля, растрескавшаяся от засухи, впитает сколько угодно воды, даже если разверзнутся хляби небесные.
— Как сказать! Вы еще не знаете наших ураганных ливней.
— Ну что вы! Я прекрасно помню ливень в каменистой пустыне…
— …который длился всего лишь минуту. Кроме того, мы находились на возвышенности, а здесь — самая низина, естественный водослив для потока, что устремляется из леса.
— Но ведь завтра продолжение похода.
— Только это меня и утешает. А иначе было бы просто необходимо передвинуть лагерь в глубь леса.
— Вы правы. Но пусть больные спокойно отдохнут до завтрашнего вечера.
— Мой дорогой Харви, — продолжал скваттер, пожимая руку друга, — кажется, наша цель уже близка?
— Осталось пройти самое большее двадцать пять лье.
— Возможно, этот ручей — южная граница территории нга-ко-тко. Не пора ли уже подавать знаки о своем присутствии?
— Вы правы. С сегодняшнего дня начнем вырезать на коре деревьев коббонг, о котором говорилось в письме… вашего…
— В письме того,
— Уверен, что так и будет, дружище. Думаю, время испытаний прошло. Самое позднее дня через три наша миссия будет окончена.
— Пойдемте разведаем местность. Возьмем с собой Френсиса, Ричарда и Шеффера. Определим свое местонахождение и вырежем на коре как можно больше условленных эмблем.
— На лошадей — и в путь!
— А мне, сэр Рид, неужели оставаться в «полевом госпитале»? — спросил я у скваттера.
— Вы, милый доктор, еще слишком слабы. А поездка обещает быть долгой и утомительной.
— Клянусь, я еще никогда не был так бодр. Бездействие, поверьте, утомляет больше, чем движение. Вот увидите, прогулка завершит мое исцеление. — Потом, обращаясь к Харви, я добавил: — Майор, поддержите меня. МакКроули мечтает поесть маленького кенгуру, поджаренного на вертеле. И я обещал ему подстрелить эту дичь. Вы же знаете, наш друг — раб своего желудка. И обмануть его надежды — значит повергнуть беднягу в отчаяние.
— Будь по-вашему, — улыбнулся старый офицер. — Вы всегда потакаете всяким фантазиям.
Ноги у меня были еще немного одеревенелые, но, сев в седло, сразу почувствовал себя молодцом. Мы медленно поднялись на небольшой пригорок, отделявший лагерь от леса, и очутились под высокими деревьями. Мирадор бежал впереди, радостно ныряя в кусты.
Может быть, я ошибаюсь или больные глаза все еще плохо различают контуры, но, кажется, трава, совсем недавно бывшая густой и зеленой, стала вдруг бледнее и приобрела желтоватый оттенок. Да и деревья как будто порыжели, их листья свернулись и слегка сморщились, мелкие ветки высохли и повисли.
Приближаюсь к сэру Риду, молчаливому и нахмуренному. Но он погружен в свои мысли и не видит меня.
— Послушайте, Френсис, — говорю канадцу, — вы хорошо знаете эту страну, так скажите, что сие значит: деревья будто побило морозом.
— Ах, месье, — отвечает он тихо, — боюсь большого несчастья.
— О Боже! Что еще может с нами приключиться?
— Надеюсь, ничего особенного. Но если и дальше лес будет таким, положение окажется очень серьезным.
Больше я не стал ничего уточнять: раз столь закаленный человек, как мой собеседник, не на шутку обеспокоен, значит, действительно происходит что-то ненормальное.
Далее пейзаж становится все более унылым: трава вокруг жесткая и сухая, листья эвкалиптов рыжеватого цвета (большая их часть опала и образует на земле сплошную подстилку, разбрасываемую копытами наших лошадей), почки черные и затвердевшие, а голые макушки напоминают гигантские щетки. Всюду, насколько видит глаз, тоскливая картина умирания. Нет ни многокрасочных цветов, ни веселого щебетания птиц. Только зеленые ящерицы карабкаются по стволам да среди травы, шурша, ползают отвратительные змеи.