Детектив для уютной осени
Шрифт:
Он выглянул в коридор и послушал. Дом спал, стрельчатое окно лестницы заливал дождь. Он закрыл дверь, запер ее на замок, проверил, закрыта ли, завернулся в одеяло и сел к огню.
– Дурь какая-то, – жалобно сказал он, помолчав. – Ну, елки-палки, ну, так не бывает!
– Вы о чем изволите говорить? – раздался у него за спиной негромкий голос. – В чем ваши сомнения?
Инженер Меркурьев вскочил, схватил кочергу и приготовился к бою.
В кресле возле круглого столика сидел человек, совершенно незнакомый. Он был довольно молод, кудри до плеч. Как ни в чем не бывало он качал
– Вы кто?! – рявкнул Меркурьев. – Как вы сюда…
– Полно! – перебил его незнакомец, нащупав туфлю. – Вы же понимаете, что я не вошел в дверь и не влетел в окно! Вы разумный человек.
– Я?! – поразился Меркурьев. – Как вы сюда попали?! С балкона залезли?! Вы что, новый гость?!
– Старый, – сказал незваный гость. – Фридрих Вильгельм Бессель, с вашего позволения. Я не гость, а хозяин. То есть бывший хозяин! Этот дом давно принадлежит другим людям. Поставьте кочергу. Вам не к лицу ею размахивать.
– Уходите отсюда, – велел Меркурьев.
Человек в кресле засмеялся.
– И вы ни о чем не хотите меня спросить?.. Вам не интересно?
– Мне интересно, как вы сюда попали.
– Это самое примитивное. Догадайтесь сами.
Воцарилось молчание.
С кочергой в руке Меркурьев чувствовал себя глупо. Гость продолжал качать ногой.
Он не перелез с балкона. Дверь заперта, как и та, что в коридор. На улице льет, а гость абсолютно сухой – и волосы, и одежда.
Вот оно!.. Одежда!..
Незнакомец был в джинсах и клетчатой байковой рубахе. Василий Васильевич приободрился.
– Фридрих Бессель?
– К вашим услугам.
– Вы сказали, что вас можно спросить?
– О чем угодно.
– В ваше время тоже носили джинсы?
Человек засмеялся и опять обронил на паркет туфлю. Съехал в кресле и стал шарить ногой.
– Нет, – сказал он. – Я, конечно, мог явиться в сюртуке, панталонах и шейном платке. Но это очень неудобно. Правда! Со временем одежда меняется в лучшую сторону. Вы одеваетесь гораздо более удобно и рационально, чем мы. Это все, что вас интересует, Василий Васильевич?
– Меня интересует, кто вы такой и как сюда попали.
Гость вздохнул.
– Скучно с вами, – сказал он. – Между прочим, Гаусс мне говорил когда-то, что человеческий разум даже не то чтоб ограничен, а чрезвычайно однобок. Я ему не верил. – Тут он счел нужным пояснить: – Гаусс – мой учитель. Теорему Гаусса вы ведь знаете?
– Знаю, – буркнул Меркурьев. – Мы ее в университете проходили.
– Ну вот.
Меркурьев пристроил кочергу на место и осторожно приблизился к круглому столу.
– Присаживайтесь, – предложил Бессель. – Поговорим?
В ночном госте не было ничего… сверхъестественного. Меркурьев голову мог дать на отсечение, что он состоит из плоти и крови, никакой бестелесности!.. Он качал ногой, двигался, вздыхал, ерошил кудри. Меркурьеву показалось даже, что в пляшущем свете камина он видит, как бьется жилка у гостя на шее.
– Это вы затопили камин?
– Я. Люблю огонь, привык. Мы все делали с огнем – занимались, обедали, читали.
– Откуда
Бессель пожал плечами.
Меркурьев сел в кресло, поправил на плечах одеяло, и они стали смотреть на огонь.
– Почему вы взялись за астрономию? – вдруг спросил Меркурьев. – Вы ведь прежде всего астроном, а потом математик! Но почему астрономия? В ваше время не было ни измерительных приборов, ни спутников, ни телескопов!..
– Исключительно с практической целью, – охотно ответил гость. – Я же начинал конторщиком в торговом доме!.. Торговля в мое время – это мореплавание. Я учил географию и навигацию. Вернее, навигационную астрономию. Между прочим, все вокруг говорили, что я ненормальный, даже Агнесса. Особенно Агнесса. Зачем торговцу астрономия? Но я был уверен: чтобы доплыть, нужно знать, куда плыть. Потом я вычислил долготу Бремена, просто так, при помощи самых примитивных инструментов. – Бессель махнул рукой. – Вам сейчас это трудно понять, а тогда я ликовал.
– Еще бы, – задумчиво сказал Меркурьев.
– Ну а потом торговать мне уже было неинтересно. «Небесная механика» Лапласа казалась мне гораздо более увлекательной, чем учет кип шерсти и мешков гороха. А вы?
– Я?
– Вы тоже ученый? Иммануил мне говорил.
Василий Васильевич вновь заволновался.
– Кто вам говорил?
– Кант, – сказал Бессель как ни в чем не бывало. – Иммануил Кант, великий философ. Мы с ним, знаете ли, пересеклись в Альбертине, так называли Кенигсбергский университет. Мы служили там оба, но это продолжалось лишь год, и тогда знакомы не были. Кант намного старше! Он работал там на кафедре логики и метафизики с тысяча семьсот пятьдесят пятого года, а я начал только в восемьсот четвертом, как раз в год его смерти. Он меня не интересовал. Мне казалось, что философия – редкая глупость. Познакомились мы позже… гораздо позже.
– Кант, – медленно выговорил Меркурьев, – говорил вам обо мне?
Бессель кивнул.
– Мы обсуждали, что происходит в моем доме. То есть в моем бывшем доме! И он мне рассказал о вас. Он здесь уже некоторое время наблюдает за происходящим.
Василий Васильевич медленно и глубоко дышал, пытаясь унять волнение.
– То есть Емельян Иванович – на самом деле Иммануил? И его фамилия Кант, потому что он и есть Иммануил Кант?
Бессель махнул рукой.
– Его вечные штучки! Он обожает переводить на русский язык имена и фамилии. Его это развлекает. Вот, например, Иоганн Себастьян Бах для него – Иван Севастьянович Фигашкин. Бах – значит, фигак, и упал! Это глупо, конечно, но никто из нас не возражает.
– Я сошел с ума? – спросил у великого математика инженер Меркурьев. – Как вы думаете?
– Думаю, нет.
– Конечно, сошел, – не согласился Меркурьев. – Я же не могу на самом деле с вами разговаривать! Ночью! У камина! В две тысячи семнадцатом году!
Бессель замотал головой, рассыпались его кудри.
– Даты тут ни при чем, господин инженер! – энергично возразил он. – Я сейчас не стану в это вдаваться, но время не линейно. Оно трехмерно, как и весь остальной мир. Можно из любой его точки попасть в любую на другой оси. Это довольно легко посчитать.