Детектив на пороге весны
Шрифт:
Анфиса заказала полноценный завтрак, а не какую-то там булочку с отрубями и тертую морковь.
Она заказала яичницу, апельсиновый сок, круассан, кусок орехового торта, малину и большую чашку кофе.
Испытанный рецепт спасения – сытный завтрак, много кофе и вкуснейший десерт.
Принесли яичницу, огромную, как поднос, посыпанную зеленью, сдобренную беконом и ветчиной, и Анфиса накинулась на нее, словно никогда в жизни не ела яичницы.
Когда закончилась малина и был выпит последний глоток кофе, дождь кончился тоже, на небе откуда-то взялось солнце, и машины поехали быстрее, и жить захотелось, и стало
Анфиса сунула английский зонт в сумку и отправилась жить дальше.
Жить дальше означало, что она должна тащиться в офис к Илье Решетникову и затевать там «независимое расследование», и это после того, как она поклялась этой ночью в подвале больше ничего такого не делать и даже призвала в свидетели святого Панкратия!
Впрочем, накануне они договорились, что поедут вдвоем с Натальей, но утром Анфиса позвонила подруге и все перерешила – она не могла, ну не могла прийти в аптеку после ночных приключений и делать там вид, что ничего не происходит! Наталья мигом бы ее раскусила, и заведующая раскусила бы, а радовать Лидочку своими переживаниями и испорченными нервами ей не хотелось. Обойдется. У нее, у Лидочки, и так все хорошо.
Поэтому, пообещав Наталье, что вечером обязательно ей позвонит, Анфиса отправилась в кофейню страдать и спасать себя куском орехового торта.
Бабушка чуть не умерла, узнав о том, что внучка ночью ползала по подземному ходу.
Впрочем, кажется, она только прикидывалась умирающей, на самом деле приключение ее отчасти восхищало. А вот Клавдия непосредственно после рассказа слегла с тряпкой на голове и только время от времени подавала сигналы голосом, и все о том, какую змею они пригрели на груди, точнее, змея, и как этот змей отплатил им за все, что они для него сделали, чуть не уморив «девочку».
Змей покаянно курил, морщился и косился в сторону Клавдии, лежавшей на диване, как косилась всегда московская сторожевая Грег, когда съедала на кухне несанкционированную миску котлет.
В ходе следствия выяснилось, между прочим, что на месте нынешнего соседского дома когда-то был барский флигель, еще когда вся усадьба принадлежала бабушкиному прапрадедушке. Флигель после войны сломали, ибо он был осколком «старой жизни», и раскатанные бревна еще долго валялись и гнили в лопухах, а потом дальние дачники потихоньку уволокли их на свои участки. Это происходило как раз в те времена, когда достать ничего было нельзя – ни досок, ни гвоздей, ни бревен. Когда любое частное строительство вызывало у партийного начальства законные подозрения в том, что конкретный дачник со своими бревнами хочет уклониться от строительства коммунизма и бросить все силы на строительство своего частного сортира. Партийное начальство никогда не ошибалось в своих подозрениях, наоборот, оно было настолько прозорливо, что заранее пеклось о возможных частных интересах граждан и гражданок и пресекало их на корню.
Поэтому флигель разобрали, – чтобы в нем никто не поселился, – а про подвал, разумеется, никто и не вспомнил.
На бабушкином участке старый погреб тоже почти не эксплуатировался, потому что лет тридцать назад был возведен «новый», там было посуше, попросторней, и рядом находилось помещение, где держали лопаты, грабли и все прочее. Про старый забыли, он зарос бузиной, жасмином и плесенью, и отец,
Участок был огромный, и даже при наличии ненужного погреба на нем вполне хватало места.
Все это, конечно, замечательно, но никакого света на тайну смерти Петра Мартыновича не проливало.
Фотографию в немецкой форме бабушка рассмотрела сначала через очки, а потом без очков. Затем поднесла ее стенающей Клавдии, которая тоже разглядывала ее сначала так, а потом эдак.
– Не знаю, – сказала бабушка задумчиво, и Клавдия согласно кивнула, как если бы та с точностью выразила ее мысли. – Понятия не имею. Кто это может быть?..
– Даже не это главное, – осторожно заметил Юра, стараясь не приближаться к Клавдиному одру, – главное, откуда она взялась на стене?! Или наш сосед был в душе поклонником «Майн кампф»?! И зачем он ее на стену повесил!?
– Да, – задумчиво подтвердила бабушка, – а ведь лет тридцать назад за хранение такого портрета можно было… политическую статью получить. Выходит, он его зачем-то хранил? Вряд ли она всегда у него на стене висела! Он ведь учительствовал, и школьники к нему ходили, настучали бы обязательно, если бы увидели. Тогда это было модно – стучать. Это сейчас можно хоть императора с императрицей, даже если и китайского!..
– Что китайского, бабушка?
– Ну, китайского императора на стену вешать, и все только обрадуются, что ты такой разносторонний человек, друг китайцев… А тогда…
– И все же он хранил, – громко сказал Юра. – А потом на стенку повесил. Зачем?
– Да если бы вы не были умалишенные такие, – заговорила Клавдия с дивана, – как портрет этот завидели, так и бежали бы оттудова, и в милицию, в милицию!..
– Клавдия Фемистоклюсовна, от нас до милиции бежать далеко!
– А подземный ход? – спросила Анфиса, которую этот самый ход продолжал мучить, никак не отпускал, как будто своды его смыкались у нее над головой. – Насколько я поняла, этот подземный ход был между флигелем и погребом, то есть поблизости от барского дома. Зачем он был нужен? Кому? Кто его копал?
– И-и, матушка, – отмахнулась Марфа Васильевна, – разве же сейчас узнаешь? Может, прадед рыцарские времена очень уважал? Или…
– Скорее всего, не рыцарские времена, – перебил Юра, – а подпольщиков. Простите великодушно, Марфа Васильевна. Ничего не вспоминается такого?.. Никто из семьи революционными идеями не страдал?
Все уставились на него в изумлении, словно он сказал некую непристойность.
– Идеями? – переспросила бабушка иронически.
– Ну да. Вот… совсем недавно писателей на дачах прятали, а они из себя истопников изображали. В семидесятые годы это было, Леонид Ильич Брежнев такие игры с писателями очень уважал! А тогда? Разве не скрывали?
У Анфисы загорелись глаза, и вдруг ей стало весело:
– Слушай, бабушка, а что? Это идея! Может, у нас на участке была подпольная типография?! Может, здесь «Искру» печатали?! И этот приезжал… как его…
– Кто?
– Бауман, вот кто!
Бабушка помолчала, а потом закурила.
– Почему Бауман?
– Ну, не знаю. Он вроде все эту «Искру» перевозил! Ну вот. В подполе был печатный станок, а через подземный ход они уходили, когда наезжал урядник. А?
Воцарилась пауза.